Колодезь - Святослав Логинов

— Тьфу, пропасть! Да что, у них своих лошкарей нет? Работа грошовая — баклуши бить, с неё и барыш копеечный!

— Э, нет! Работа, может, и недорогая, а из чинары ложки не вырежешь, тут липа нужна. На востоке деревянная посуда наравне с медной идёт. Это в Нижнем она дешева, так за морем и телушка — полушка.

— Вот оно как, — досадливо молвил старшой. — А я гадал, с чего это персидские гости у Макарья на щепной товар бросаются? Знал бы — захватил всякой всячины. А так, видно, не судьба нам лошкарничать. Придётся здешним товаром пробавляться. Так что пройдись завтра по амбарам и присмотри кой-чего годного. А в четверток, помолясь, выедем.

Так и вышло, что через пару недель шестеро знатоков фарси, перерядившись гилянскими купцами, подъезжали к шахиншаховой столице — славной Ыспагани. Семён, прежде бывавший здесь, стал в караванишке как бы за главного: разбирался с таможней, скупо платил на заставах, ежеминутно поминая Аллаха, доказывал что-то начальным людям. Степан Тимофеевич, слушая скаредные речи, только крякал от восхищения.

— Тебе, Семён, и впрямь не казаковать, а гостевать с руки. Нажился бы торговлей…

— Нет уж, — отмахивался Семён, — побродил на своём веку с барышниками. Мне эта торговля поперёк глотки стоит. А что с аскерами торгуюсь, так если с ними не торговаться, то они сразу недоброе заподозрят.

Расчёт прост — кто деньгой сорит, тому она легко досталась. А лёгкая деньга по всему миру одна — ворованная.

На такие слова Разин морщился, но терпел. А что сказать, если и впрямь живёшь на воровские деньги?

Шёл караван борзо, так что вскоре увидали на горизонте минареты ыспаганских мечетей. Город в Ыспагани плохонький, из глины насыпан, а посад столь велик, что в русских землях такого не найти. Лавки каменные в два этажа с арками, майдану края не видать. Бедный люд в посаде теснится в каменных домах, а кто побогаче — беки да тюфянчеи, те строят деревянные дворцы от столицы в стороне, среди садов. Сам шах так же живёт. Там же, неподалёку от города, стоит и невеликий дом богатого купца Мусы. В доме этом Семёну бывать не приходилось, едва объявившись в родном городе, Муса передавал раба судейским, и всё время, покуда хозяин жировал среди домашних, Семён кормил вшей в темнице. Однако где стоит купеческий дом — знал. Болтливый мавла однажды при выезде из города показал жилище Мусы. И теперь, как жених о встрече с невестой, мечтал Семён, чтобы купчина оказался в семейном кругу. Чего бы только не отдал за таковую удачу… о том ведает знающий душу людей.

Остановились путники в караван-сарае неподалёку от базарной площади. Арендовали лавку, раскинули товары. Расторговывались по дешёвке, как бы не ради корысти, а для знакомств и деловых связей. Такое поведение никого не удивляло, богатый гость на новом рынке, бывает, в ущерб себе торгует, лишь бы народ его запомнил и потом по старой памяти пошёл к щедрому торговцу в те дни, когда цены поднимутся. Убыточная торговля очень устраивала тароватого атамана. Сам Разин в лавке, считай, и не бывал, просиживал в чайхане, беседовал по душам с городской шелупонью, выспрашивая, о чём в городе болтают, быть ли войне, сколько в округе войск, где шах-севены квартируют и споры ли на подъём. Военные тайны завсегда лучше у ветошных людишек узнавать: денег им платить не надо, а о дворцовых делах они наслышаны не хуже везирей. Везир, может, ещё и соврёт, а оборванцу зачем врать? — он государевых секретов хранить не клялся.

Семён распоряжался в лавке, говорил с гостями, лгал и божился, казалось, весь был в торговле, а сам только о Мусе и думал. Среди захаживавших в лавку торговцев видел Семён знакомые лица, тех, кто с Мусою дело имел. Гости Семёна не узнавали, глядели уважительно, вели долгие речи. Семён им вторил, а сам хотел, но не решался спросить о главном.

Наконец товар начал иссякать, а Разин успел узнать всё, что было ему потребно. Начали собираться в обратный путь. Залежалые остатки привезённого продали за пустую цену на вес, батманами. Наутро назначили отъезд.

Этого дня и ждал Семён для сведения счётов. Предупредил батьку, получил доброе согласие и пошёл на встречу с Мусою. В кисете нёс огниво и изрядный запас трута, на поясе висел осетинский кинжалец, а сабля привычно была скрыта от нескромного взгляда.

Дом Мусы находился неподалёку от Тевризской дороги. Семён поднялся на холмик, с которого Ибрагим указывал плоскую крышу купеческого гнезда, огляделся. Недоумённо потряс головой, прошёл немного вперёд, зорко вглядываясь в буйную зелень садов. Может, местом ошибся? Где дом? Ещё прошёлся по дороге, стараясь смирить колотящееся сердце. Вот ведь, думал вовек не позабыть, где аспид нору устроил, а на деле — не найти, словно леший по округе водит.

Семён отловил взглядом босоногого мальчишку, спешащего куда-то по неотложным мальчишеским делам, щёлкнул пальцами. Бача немедленно понял знак, подбежал, готовый на посылку и на всякую иную мелкую услугу.

— Слушай, — растягивая слова, произнёс Семён. — Я ищу дом моего знакомого купца, рыжебородого Мусы. Он должен быть на Тевризской дороге. Не знаешь ли ты такого дома?

Мальчишка на лету поймал брошенную монетку и с готовностью ответил:

— Так он здесь уже полгода не живёт. Осенью пожар случился, и дом по воле Аллаха сгорел дотла. Ханум Гюльнаб, матушка хаваджи Мусы, погибла в пламени. Она была очень стара и много лет не могла подняться с постели. Слуг дома не оказалось, и старуха сгорела вместе с домом.

Сияющий небосклон качнулся и обрушился на неудачливого мстителя.

— Покажи, где это было… — через силу проговорил Семён, бросив мальчишке ещё один медный фельс.

— Слушаю и повинуюсь! — с готовностью вскричал босоногий и, призывно махнув рукой, свернул на неприметную тропку.

Значит, правильно Семён нашёл место, не ошибся. Вот только дома на месте уже нет.

— Хозяин-то уцелел? — как бы невзначай спросил Семён.

— Так его дома не случилось, — не оборачиваясь, протараторил мальчишка. — Он и прежде домой раз в пять лет приезжал, не любил дома бывать. А где теперь живёт — никто не знает.

Мальчишка остановился возле недавнего пожарища. Весенняя зелень, пробившаяся на углях, еще не успела забурьянеть, казалось, перед путниками открылась огромная праздничная клумба, готовая расцвесть мальвой, фиолетовыми и алыми маками.

Семён, опустив голову, присел на отдельно валяющийся камень. Мальчишка потоптался немного, но поняв, что больше монеток не будет, молча ушёл, оставив Семёна наедине с невесёлыми мыслями.

Почему-то думалось не о том, как не удалось насолить недругу, а о больной персидской старухе, нашедшей конец в пламени пожара. He верилось, что краснобородый хищник мог родиться от женщины, и эта женщина ещё недавно была жива. Потом отчего-то вспомнилась тёмная кладовушка в родном доме и парализованный отец, запертый там. Семён бежал на Дон, не повидавшись на прощание с родителем. Не мог простить прошлого и верил, что по грехам батюшка муку принимает. Знать бы, отчего Муса не любил бывать в родимом доме… Аллах видит правду и воздаёт по справедливости и тем, и этим!