Последняя любовь Екатерины Великой - Наталья Павлищева

Императрица пожала плечами, ничем не выдав своего желания рассмеяться:

– Да не смущайтесь, Василий Яковлевич, это не страшно, что я в вашей морской терминологии ничего не смыслю. Продолжайте.

Несколько мгновений Чичагов недоверчиво смотрел на Екатерину, но голубые глаза государыни всего лишь искрились улыбкой, и старый морской волк, махнув рукой, продолжил.

– А правда ли, что вы, Василий Яковлевич, сказали, будто шведы и большим числом вас не одолеют, потому как вас Господь защищает?

– А как же?! – таращил глаза на государыню адмирал и снова отрывистыми фразами пытался передать картину боя.

Получалось не очень, Екатерина мало что поняла, но главное осознала: адмирал врага не боялся, и все, кто воевал с ним рядом, тоже, а швед дурак, потому и бит был! Чичагов мотал головой:

– Не-е… матушка, больше они к нам надолго не сунутся! Не то и бежать не успеют, рыбам на прокорм пустим!

Про защиту Господа Екатерина постаралась запомнить, и позже эти слова были учтены Державиным при сочинении подписи к бюсту адмирала Чичагова.

Услышав смех фрейлин, которого адмирал уже больше не смущался, Безбородко кивнул на дверь кабинета дежурившему Храповицкому:

– Адмирал все там?

– Ага, учит государыню морским выражениям. А ну как научится и станет нас этак бранить?

Теперь уже расхохотались Безбородко и Храповицкий, было занятно представить себе императрицу, кроющую отборными ругательствами своих подчиненных, точно капитан на мостике.

Чичагов уезжал из дворца совершенно счастливый и уверенный, что ничем государыню не оскорбил. Если бы ему кто сказал, что она прекрасно поняла ругательства, потому как тоже временами ими пользуется, пусть и не столь крепкими, ни за что не поверил бы…

Сама Екатерина позже говорила, что вполне годна к службе во флоте, потому как пороху понюхала, а морскому языку обучена самим адмиралом Чичаговым и командовать сумеет.

А тогда, проводив Чичагова, с тоской подумала о том, что с ней рядом нет двух человек – князя Потемкина и Саши Ланского. Этим двоим был бы интересен старый боевой адмирал, а вот нынешнему фавориту Платону Зубову, как и предыдущему Мамонову, не интересен вовсе. Фаворитов не волновало ничего из того, что не касалось их лично, и это было бедой Екатерины. Привыкшая делиться с дорогими Гришей, а потом Сашей своими мыслями и чаяниями, она тосковала без поддержки, страдала от душевного одиночества. Но спроси, почему не прогонит очередного красавца прочь, заупрямилась бы, оставаться совсем одной тоже не хотелось.

Приучать Платона Зубова к делам не слишком получалось. То есть красавец в них активно вмешивался, но уж лучше бы этого не делал… Все выходило не впрок! Екатерина терпеливо объясняла, в чем просчет, старалась, чтобы понял и в следующий раз подобную глупость не допустил. Красивая голова Зубова во всем, что не касалось его и его семьи обогащения, соображала туго, правда, ошибок старался не повторять, зато совершал новые.

На недовольство Безбородко, которому просто надоедало исправлять ляпы фаворита, государыня объясняла, что Платон Александрович учится, а не ошибается тот, кто ничего не делает. Безбородко очень хотелось сказать, что уж лучше бы не учился, жил бы в свое удовольствие, как Мамонов, от того куда меньше убытка государству было. Но как скажешь государыне, у которой от одного имени Зубова глаза блестели и губы сами начинали произносить: «Ах, Платоша!»

Выверты Зубова быстро уловил Потемкин, на вопросы о здоровье отвечал Екатерине, что всем здоров, только беспокоит его «больной зуб», да вырвет его, как только в Петербург приедет!

Но Екатерина смеялась и над недовольством своего тайного супруга, ничего, вот приедет Гришенька, увидит Платона и поймет, какого она воспитывает разумного будущего помощника внуку Александру… Государыня стремительно старела и теряла чувство реальности. Победные реляции и откровенная лесть сделали свое дело, всегда разумная и тонко чувствующая людей и ложь, Екатерина теперь верила почти всему. А уж льстить Платон умел, как никто другой… Помня рассказы о возлюбленном императрицы Саше Ланском, он блестел восторженными глазами, слушал, едва ли не раскрыв рот, без конца каялся в своих просчетах, неуемно хвалил светлейшего князя и умилялся самой Екатерине. И разумная, насмешливая Екатерина легко попадалась на эту удочку.

Кроме того, быстро выяснилось, что в семье Зубовых не один Платон хорош, его младший брат Валериан понравился императрице не меньше… Не меньше Валериан был и честолюбив. В свои восемнадцать он сразу оценил возможности, которые появились с неожиданным возвышением брата.

Стремительно стареющей императрице нравятся красивые молодые люди? В семье Зубовых есть таковые! Румянец на щеках Валериана напоминает Екатерине Сашу Ланского? Этим надо воспользоваться. И младший брат красавца Платона принялся валять дурака, изображая из себя сущее дитя, притворно вздыхая и канюча внимание, словно ребенок конфетку. Ставшая часто болеть Екатерина приходила в восторг, когда этакий верзила восемнадцати лет вел себя капризней, чем Константин в три-четыре года. Ах, забавник! Ах, проказник! Такое и Потемкину не придумать!

Но у брата были на Валериана совсем другие виды. Платону был ни к чему соперник в спальне Екатерины, делить ее милости на двоих вовсе не хотелось. Кроме того, Зубов помнил пример Орловых – один должен развлекать императрицу в спальне, а остальные при этом служить ей опорой. Переходить из спальни в опору Платоше вовсе не хотелось, быть фаворитом и братом фаворита – это разные вещи.

На семейном совете Платон предложил для Валериана иную роль:

– Вот когда она от меня устанет, или я от нее, ты займешь это место! А пока побудь, голубчик, при светлейшем князе.

Возможно, будь Валериан старше или более схватчив, он смекнул бы, что брат попросту убирает его со своего пути, но Валериана мало привлекала постель государыни, он еще желал даже послужить Отечеству. Кроме того, еще был во власти старшего брата.

Екатерину желание младшего брата ее Цыганенка, такое прозвище было у смуглого Платона, повоевать просто умилило. Валериан по возрасту больше подходил ее внукам и чем-то напоминал ей не только Сашу Ланского, но и старшего внука. Всплакнув (с возрастом стала совсем сентиментальна и слезлива), она согласилась:

– Придется отпустить тебя на войну, но только к Григорию Александровичу, лучше его никто не присмотрит.

Оба брата едва не взвыли от радости, именно это и требовалось: не просто отправить Валериана в армию, а к Потемкину в качестве соглядатая.

Григорий Александрович, получив просьбу государыни пристроить подле себя Зубова-младшего и приглядеть за ним, чтобы дитяте не оторвало ненароком башку, пришел в ярость. Он прекрасно понял цель приезда Валериана – станет доносить братцу о каждом его шаге! В отличие от Екатерины он не питал иллюзий по поводу реальных чувств и намерений Зубова. Это был не Мамонов, на которого можно прикрикнуть, не Ермолов, которого можно было выкинуть из дворца, как щенка, и уж тем более не Саша Ланской, с которым Потемкин вообще не знал проблем. Зубов опасен именно потому, что ему мешал сам Потемкин, причем мешал смертельно.