Белый Волк - Александр Мазин

Мой организм не оценил трагизма момента и отреагировал на близость девушки выплеском адреналина и прочими физиологическими реакциями.

Чтобы отвлечься, я попытался выяснить, кого ей больше жаль: себя в роли невесты калеки или самого Эйвинда.

И был приятно удивлен, когда узнал, что Эйвинда ей все-таки «жальче». Значит, не такая уж она законченная эгоистка.

Разговор понемногу иссяк. Гудрун больше не плакала. Мы сидели рядышком и молчали. Вскоре девушка задремала. Ее голова лежала на моем плече так уютно, что я боялся пошевелиться. Через какое-то время я тоже задремал… Проснулся внезапно, как от команды. Наша коптилка угасла, но сквозь затянутое рыбьим пузырем окошко пробивался свет: всходило солнце.

В доме слышался шум: датчане просыпаются рано. Не шум разбудил меня — взгляд Эйвинда. Сын конунга пришел в себя и теперь смотрел на нас с Гудрун. Спокойно так смотрел: без зависти, без гнева.

Я осторожно опустил Гудрун на лавку, накрыл шкурой. Она не проснулась, только улыбнулась нежно. Хороший сон, должно быть…

— Как ты?

— Бывало получше, — прошептал Эйвинд, облизнув потрескавшиеся губы. — Я умираю, Ульф.

— С чего ты взял? Рунгерд вчера сказала, что ты будешь жить. Она знает.

— Это было вчера. Сегодня я умру. Я знаю. Боги! Как она прекрасна! — Глаза сына конунга засияли… Но тут же погасли. Он знал, что Гудрун сейчас дальше от него, чем звезды. — Береги ее, Ульф! Помни: я буду присматривать за тобой сверху.

— Она плакала о тебе, — сказал я, чтобы сделать ему приятное.

— Она юна и скоро меня забудет. Она будет хорошей женой, Ульф Вогенсон. У нее глупые мысли, но нежное сердце. Она похожа на свою мать только лицом.

— Почему ты так думаешь? — не удержался и спросил я.

— Я умираю, Ульф. И я вижу то, чего не видят живые. У тебя тоже нежное сердце, Ульф Вогенсон. Это очень плохо для воина. Надеюсь, что твоя удача будет сильнее твоей слабости, и Гудрун не станет вдовой.

Эйвинду было трудно говорить, поэтому речь его была прерывиста и еле слышна. Я наклонился, чтобы не пропустить ни слова…

— Я вижу их… — внезапно произнес сын конунга.

— Кого?

— Небесных дев… Они здесь. Дай мне меч. Поскорее! — Только теперь я понял, как ему больно. И как трудно не показывать виду…

Его меч висел над изголовьем. Я обнажил клинок и вложил рукоять в безвольную ладонь. Мне показалось, что холодные пальцы чуть шевельнулись, когда я соединял их на рукоятке.

— Один! — Голос его внезапно обрел силу и ясность. — Я иду!

Гудрун проснулась, протерла глаза и села…

— Он ушел, — тихо сказал я.

Гудрун заплакала, а я провел ладонью по лицу умершего, опуская веки.

При жизни он был моим соперником, даже врагом. Теперь он стал моим другом. Потому что он и впрямь увидел то, чего не мог разглядеть я. Бесценный дар понимания. Должно быть, его любовь была сильнее моей. Что ж, я постараюсь не обмануть его ожиданий.

А теперь хорошо бы перекусить. Впереди меня ждал очень непростой день. Я это чувствовал.

в которой герой знакомится с тремя десятками рассерженных вестфолдингов

Как в воду глядел. Поганец трэль не дал деру, а примчался в Роскилле и настучал корешам королевича, что датчане, черти, сгубили его молодого босса.

Кореша похватали железяки, встали на лыжи (поскольку лошадок у них не было) и кинулись разбираться.

Я только успел позавтракать (все прочие уже собирались обедать), когда во двор ввалилась задорная ватага из трех десятков норегов-вестфолдингов.

На мой взгляд, их было раз в пятнадцать больше, чем необходимо. Но они так не считали. На мужественных лицах обитателей самой холодной части Скандинавии отчетливо читалась единственная мысль: вот сейчас всё здесь порубаем на хрен.

Мы с Медвежонком (и еще с полдесятка мужиков) похватали оружие и приготовились с честью умереть.

У Свартхёвди под рукой не оказалось его фирменных травок-корешков в заваренном виде (они могли отсрочить нашу кончину минут на пять), а всухомятку их жрать было бессмысленно: подействовать всяко не успеют. Ничего! При таком раскладе не только у берсерка крышу снесет. Нам еле хватило времени бронь натянуть на тушки…

Мы потеряли секунд двадцать, что оказалось только кстати.

Потому что матушка Рунгерд успела нас опередить.

Вот это было настоящее счастье.

Потому что, увидав ее, грозные нореги застыли, аки любознательная жена праведника Лота.

Воистину королевский вид был у моей дорогой Рунгерд. Даже мне захотелось снять шляпу и, склонившись, подмести перьями утоптанный снежок. Только вот у меня не было шляпы с перьями. У норегов тоже. Так что кланяться они не стали.

— Что нужно храбрым воинам конунга Харальда в доме бедной вдовы? — осведомилась Рунгерд величественно.

Один из норегов, лидер, надо полагать, поскольку на нем были самые увесистые золотые браслеты, шагнул вперед и, подумав малость, вложил меч в ножны. Как-то несолидно угрожать мечом такой женщине. Еще кое-кто прибрал оружие. Но не все, так что мы с Медвежонком убирать оружие не стали.

Предводитель вестфольдцев откашлялся.

— Тело Эйвинда-ярла… Где оно?

— Пойдем, — Рунгерд с достоинством развернулась и поплыла к дому.

Предводитель зашагал следом. Остальные потянулись за ними, но мы с Медвежонком оказались проворнее и пристроились позади Рунгерд.

В дом ввалились всей ватагой.

Мертвый королевич лежал на столе, в доспехах, с оружием… В общем, как положено.

Гудрун сидела рядом с ним.

Предводитель норегов сунулся вперед, аккуратно, но решительно оттеснив Рунгерд, наклонился к покойнику, коснулся его щеки, принюхался…

На бородатой роже отразилось некоторое замешательство (Блин, что у нас не так?), но он тут же принял грозный вид и уставился на меня.

— Кто его убил?

Хороший вопрос. Я прикинул, что успею приколоть норега раньше, чем он выхватит меч. У меня-то клинок в руке… Впрочем, с этим делом торопиться не стоит. Я еще не готов умереть.

— Тебе показать камень, который его убил? — осведомился я, нагло глядя прямо в глаза вестфолдинга.

— Расскажи, как это случилось! — Вестфолдинг не верил мне ни на грамм, по роже видно.

— Он съезжал со склона на лыжах и упал на камни.

— Этого не может быть!

— Хочешь сказать, что я лгу? — Я подбавил в голос угрозы. Поединок меня вполне устраивал. Один на один у меня куда больше шансов, чем один — на пятнадцать.