Испытание на прочность - Александр Ярославцев

Вместо Корниловского бастиона он посетил госпиталь, где собственноручно произвел награждение орденом святого Георгия четвертой степени тяжелораненого подпоручика Безобразова. Командуя батареей из четырех орудий, 18 августа тот вступил в неравный бой с двумя семипушечными неприятельскими батареями и привел к молчанию шесть вражеских орудий.

Ардатов не сопровождал князя в его посещении передовой, а вместе с инженер-полковником Геннерихом обошел уже закладываемую вторую линию обороны.

– Обратите особое внимание, Петр Карлович, на прикрытие Малахова кургана. Судя по силе вражеского огня, он-то и является главной целью будущего штурма противника. Поэтому именно на этом направлении в первую очередь должны быть возведены укрепления новой линии обороны.

– Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Генерал Тотлебен тоже считал это направление наиболее опасным, и потому на этом участке обороны разработал такую систему, которая позволяет держать оборону даже в случае падения бастиона, – с азартом рассказывал инженер.

– Значит, отстоим город?

– Отстоим, ваше превосходительство, если только войска будут, – осторожно проговорил Геннерих.

– Обязательно будут. Уж об этом я позабочусь, – успокоил собеседника Ардатов и добавил: – А вас прошу сделать этот участок обороны на ять!

– Сделаем, ваше превосходительство! Точно в срок! – заверил графа офицер.

Враг между тем усиленно обстреливал севастопольские пределы. Как всегда, больше всех досталось Корниловскому бастиону. От многочисленных попаданий неприятельских бомб большое число пушек было выведено из строя, а орудийная прислуга заменялась бессчетное количество раз. По всем мыслимым и немыслимым законам артиллерия Малахова кургана уже давно должна была замолчать, и тем не менее русские артиллеристы продолжали сражаться. Да еще как!

Батарея поручика Будищева, оставшись при трех орудиях, своим ответным огнем сумела нанести огромный ущерб противнику. От прямого попадания русских бомб на вражеской батарее, расположенной на Камчатском люнете, произошел взрыв порохового погреба. В один момент на воздух взлетело свыше семи тысяч килограммов пороха и триста пятьдесят снаряженных гранат. Сила взрыва была такова, что у французов погибло свыше ста человек, и еще столько же было ранено, включая семерых офицеров. Кусок бревна, отброшенный на английскую траншею, при падении убил более двадцати человек, что вызвало ужас у британцев, мирно сидевших на солнышке. Осколки камней и куски дерева, разбросанные в разные стороны, достигли даже наших окопов.

Не отставали от своих товарищей и пушкари Третьего бастиона, которые после полудня не только привели к молчанию две вражеские мортирные батареи, но так же уничтожили большой пороховой склад у англичан. Сила этого взрыва мало чем уступала взрыву на Камчатском люнете. В один миг наши позиции накрыл шквал камней и досок с гвоздями, после чего в неприятельских траншеях повисла напряженная тишина, сменившаяся лихорадочным штуцерным огнем.

В результате этих двух взрывов или нет, но к трем часам дня вражеская бомбардировка стала стихать и вскоре сошла на нет, перейдя в вялую перестрелку.

Князь Горчаков терпеливо дождался предсказанного Ардатовым ослабления вражеского огня и отбыл из города уже затемно. Артиллеристы Пелисье полностью прекратили огонь, и впервые за все время обстрела над городом повисла продолжительная тишина.

По лицу командующего было трудно определить, доволен ли он исполнением предсказания графа или нет. Добившись согласия Ардатова на сооружение моста, Горчаков был поглощен исполнением этого замысла.

Хорошо изучив повадки генерал-адъютанта, Михаил Павлович был полностью уверен, что с момента сооружения моста тот не будет особенно драться за южную часть Севастополя. Князь не был предателем или изменником русскому делу. Просто он твердо держался своего плана, предусматривавшего переход войск на Северную сторону и принуждение противника к штурму русских позиций на Мекензиевых горах.

Сам план по своей сути был неплох, но его исполнение перечеркнуло бы судьбу кораблей Черноморского флота, стоявших в севастопольской гавани. Для Горчакова они уже не имели никакой ценности, и самым лучшим вариантом было их затопление. С этим планом было много согласных, как в Бахчисарае, так и в Петербурге. И даже в самом Севастополе. Однако с ним был совершенно не согласен граф Ардатов, у которого на этот флот были свои далеко идущие планы.

Горчаков хорошо понимал намерения Михаил Павловича и, согласно договоренности, не собирался ему мешать. Генерал справедливо полагал, что в случае успеха победная чаша не минует и его самого, как это уже дважды было ранее. Поэтому, покидая Севастополь, он только спросил Ардатова так, что его вопрос мог понять лишь посвященный:

– Значит, Бородино?

– Скорее всего.

– Останешься?

– Нет. Мое главное дело там, а здесь пускай трудятся Хрулев и Геннерих. Я им полностью доверяю.

Князь помолчал некоторое время, а потом, глубоко вздохнув, тихо, но внятно сказал:

– Да поможет тебе Господь, Михаил.

Больше не было сказано ни одного слова, да и к чему было что-либо говорить? Каждый из этих двух людей уже давно все для себя решил.

После 20 августа обстрел русских позиций не прекратился, но велся очень вяло, словно противник развлекался, причиняя мелкий вред севастопольцам, ведущим восстановительные работы. Это объяснялось тем, что запасы пороха за эти четыре дня обстрела у французов значительно сократились, и Пелисье ждал прибытия из Стамбула очередного транспорта с боеприпасами.

Но если артиллеристы неприятеля стреляли вяло, то пехота развила бурную деятельность, приближая свои траншеи к русским укреплениям. При этом действовали союзники в разных направлениях. Если у французов основными целями сближения были Малахов курган, Второй, Третий и Шестой бастионы, то англичане трудились исключительно вокруг Четвертого бастиона и Язоновского редута. Русские охотники, как могли, старались мешать земельным работам противника, но благодаря численному превосходству неприятеля расстояние между позициями с каждым днем уменьшалось.

Наступил сентябрь, французские траншеи почти вплотную приблизились к внешнему рву Малахова кургана. Только сорок метров разделяло противоборствующие стороны, которые свободно обменивались между собой ружейной стрельбой.

В ночь на 2 сентября французы попытались занять многочисленные завалы, преграждавшие свободный подход императорской пехоты к русским позициям. Всю ночь шла яростная борьба между русскими охотниками и французскими пехотинцами, и в результате большая часть заграждений осталась в руках защитников Севастополя.

Пелисье очень хотел приурочить взятие Севастополя к 7 сентября, очередной годовщине Бородинской битвы, и сделать тем самым достойный подарок для своего императора. Однако задержка пороха из Константинополя поставила жирный крест на этих планах «африканца». Как ни топал яростно своими ногами генерал, как ни обрушивал гневную брань на головы «неповоротливых турок», новый обстрел русских позиций его армия смогла начать только 5 сентября.