Любитель сладких девочек - Галина Владимировна Романова

Маша еще не успела выскочить на крыльцо, как в голове у нее уже все прошло ровным и упорядоченным строем.

Покойный муж, пропавшая мать, злобный Федор, Нинка…

Господи, как же она была слепа, обвиняя во всем Панкратова?! Он, вероятно, ни при чем!

— Видимо, не виновен! — пробормотала Маша, вскидывая руку и тормозя машину на обочине. — Он ни в чем не виновен… Наверное…

Она была так ошарашена своим открытием, что совсем не заметила, как в десятке метров позади нее другой человек усаживается в машину, так же, как и она, тормознув частника.

По телевизору показывали какую-то старую американскую мелодраму. До одурения наивную и слезоточивую, в другое бы время он отключил телевизор, выругавшись попутно на предмет тривиальности сюжета. Но сегодня смотрел. Черти бы все побрали! Он смотрел ее и даже пару раз проглатывал непонятный удушливый спазм, застрявший в горле.

— С ума сойти, — пробормотал пораженный Панкратов, почувствовав укол сожаления, когда по экрану побежали титры.

В фильме все закончилось благополучно. После долгих жизненных перипетий герои, наконец-то, обрели покой и друг друга. И героиня доверительным шепотом даже поведала под занавес, что у них будет ребенок.

Хотел ли он ребенка? Панкратов задумался. Ни разу прежде ему не приходила в голову подобная мысль, а сейчас отчего-то взволновала. Умеют все-таки эти «оскароносные» черти за душевные струны подергать.

Ребенок… Странно, что, дважды побывав в браке, он не задумывался об этом. Может быть, и Катька была бы другой, если бы у нее был ребенок. Хотя вряд ли. Во всяком случае, представить ее в роли кормящей матери Володе так и не удалось. Вот Машка.., Совсем другое дело. Ее грудь — белая и пышная — словно создана для того, чтобы вскармливать его отпрысков.

Бегали бы тут, визжали бы, хулиганили и собаку какую-нибудь за хвост дергали. Он оглядел гостиную. Да, места вдоволь. И, как ни странно, ни одного острого угла, о который при падении можно ушибиться. А собаке самое место вон в том углу за креслом. Кстати, на втором этаже обе спальни можно приспособить под детские…

Володя перевел взгляд на телевизор и обреченно чертыхнулся. Приятного наваждения как ни бывало. Криминальный блок новостей опять поведал о покушениях, попытках совершения террористических актов и прочих страстях, слушая которые лишишься любых иллюзий. Чего же говорить о нем. Его иллюзии убежали вместе с титрами по ту сторону экрана.

Огромная кружка с остывшим чаем оставила на стеклянной поверхности журнального столика неряшливое пятно. Володя недовольно поморщился.

Непорядка он не любил. Домработница получила выговор даже за комариную мумию на обоях. И хотя она клятвенно уверяла его, что не имеет привычки пришпиливать насекомых к стенам, он ей не поверил. Кому еще это могло понадобиться? Уж наверняка не тому злоумышленнику, который бросил фен в его наполненную ванну.

Он с вожделением глянул на телефонный аппарат и с силой сцепил ладони в замок. Ни единого звонка за весь вечер. Искушение снять трубку и позвонить Гарику было столь велико, что руки просто зудели. Что он хотел сказать и тем более услышать в ответ, Панкратов не знал. Просто, наверное, устал от бездеятельности и от болезненного воображения, которое вовсю расстаралось, преподнося ему все новые и новые картины, могущие происходить сейчас там…

— Черт! — выругался он в который раз и поднялся с места. — Будь все трижды проклято!

Ожидание, в которое его погрузили на ближайшие несколько дней, было вынужденным и необходимым. Его попросили те люди, которые помогали ему в его деле, добывали сведения, следили…

Они его именно попросили, потому что требовать не имели права, попросили потерпеть. Еще пару-тройку дней — и тогда все… Тогда можно будет начать все то, что он наметил. И он принял это! Как ни странно — принял! И покой, какой-никакой, сумел-таки водвориться в его душе, а тут вдруг эта нелепая сцена…

— Нет, я все же позвоню этим двум придуркам! — зло пробормотал Панкратов, погрозив телефонному аппарату. — И скажу пару ласковых, после которых им уже не будет так сладко.

Он снял трубку и пару минут вспоминал домашний номер Гарика, на мобильник звонить не хотелось. Он может находиться сейчас где угодно, а соврать, что с ней в постели. А если позвонит прямо домой, тогда все сразу станет ясно.

К телефону никто не подходил. Панкратов долгие пять минут держал трубку около уха и с раздражением вслушивался в невостребованный зуммер.

— Заняты, значит! — скрипнул он зубами и с силой шарахнул трубкой об аппарат. — Ну-ну!

Звонить на мобильник смысла не было. Тот всегда лежал у Гарика в заднем кармане брюк. А если тот сейчас без штанов, то явно предпочтет жаркие объятия поиску телефона.

— Сволочи! — Панкратов решительно взял курс на кухню.

Черт с ними, с почками, гори все синим пламенем! Он сейчас накачается пивом, и, глядишь, плотный туман пивного дурмана сумеет выкурить из головы мысли об этой сладкой парочке. Но до кухни он так и не дошел: в дверь принялись колошматить с такой силой и напористостью, что он поначалу даже перепугался.

Володя включил свет в прихожей и во дворе.

И тут же в дверном «глазке» высветилась перекошенная Машкина физиономия. Предаваться сейчас рассуждениям, открывать ей или нет, времени не было. Он распахнул дверь и заорал на нее, даже не дав переступить порог:

— Что случилось?!

— Володя-я-я, — пропела она протяжно свистящим шепотом и тут же буквально упала ему на грудь.

— Дура чертова! — пробурчал он в сердцах и, втащив ее в прихожую, запер входную дверь. — Что опять с тобой стряслось? Почему надобность во мне появляется всякий раз, когда ты вляпываешься в очередное дерьмо? Что на сей раз? Опять влипла?

Все это он говорил походя, почти волоком втаскивая ее в гостиную и грубо швыряя на широкий диван. Маша молчала, комично подрагивая подбородком и не сводя с него обезумевших глаз. Она обняла себя за плечи, закинула ноги на диван и сидела теперь, то и дело по-детски шмыгая носом.

Панкратов пометался по комнате, потом с грохотом выхватил из-под огромного круглого стола стул. Поставил его перед диваном и, нависнув над своей женой подобно каменному утесу, проорал ей почти в ухо:

— Ну, детка, рассказывай! Кто на сей раз пал жертвой твоего обольщения?

— Га-а-арик, — прошептала Маша, икнув от страха.

— Это я видел! — не понижая голоса, продолжил Панкратов, вовсю пытаясь отыскать в ее внешности следы долгих любовных баталий. Искал и не находил, странно… — Я видел, что и его ты сумела совратить! И что же вызвало такой приступ страха? Раскаяние? Вряд ли! Потому что вы все…

Все вы…

Панкратов не хотел опускаться до оскорблений, но не выдержал и выругался.