Любимые - Виктория Хислоп

Занимаясь своими делами, они обычно тихонько напевали. В основном революционные песни, а также четверостишие, которое сочинила одна из пленниц:

На этом острове суровом, где идет борьба,

Пусть солнце опаляет, но душа жива.

Разбиты руки наши, мы ослеплены,

Украдена вся жизнь, но мы не сломлены.

Темис вновь принялась за рукоделие. Она закончила вышивать сердца и перешла к новому делу. Используя старые лоскуты, иногда от одежды казненных, она делала куклы, чтобы развлекать детей.

– Раньше я ненавидела шить! – шутливо призналась она Алики.

– В это трудно поверить, – улыбнулась та. – Ты похожа на профессиональную швею.

Вместе две подруги соорудили небольшой деревянный театр, вокруг которого собирались дети. Их невинные, наполненные восторгом лица делали Трикери светлее.

Интеллектуальные задачки тоже придавали сил. Тайно самые образованные из пленниц читали лекции по таким предметам, как греческая философия и принципы марксизма. Им всем не помешало вспомнить, что именно привело их в это место, почему они решили страдать за свои убеждения. Иногда они об этом забывали.

Спокойные времена порой прерывались объявлениями о суде или казни. Страх постоянно висел в воздухе, не позволяя пленницам расслабиться или уснуть без кошмаров.

Темис смотрела, как Алики кормит грудью ее малыша, понимая, что в противном случае он не выжил бы. Девушка еще больше стала полагаться на подругу, когда слегла с желудочными болями. Темис изолировали с подозрением на тиф. Несколько дней она провалялась в лихорадке, и ей иногда мерещилось, что она снова в одиночном заключении на Макронисосе, балансирует между жизнью и смертью, ничего не видя и не слыша.

Когда она поправилась, то увидела, что у Ангелоса порозовели щеки, прорезался первый зуб и он впервые улыбнулся. Темис после долгой разлуки взяла сына на руки и удивилась, какой он стал тяжелый. Алики посмотрела на них с улыбкой. Подруги разделили любовь к этому малышу.

Хотя Ангелоса не крестили, женщины и другие дети суетились вокруг него, когда наступил его первый день ангела в ноябре. Подарков не было, но все пели и играли. Это помогло пленницам хоть немного преодолеть тоску, лежавшую на них, словно пыль.

Как-то холодным декабрьским утром, когда жизнь немного вошла в колею, пусть и суровую, все поменялось. Темис первой вышла из хижины с Ангелосом на руках. Земля кругом побелела, и сперва Темис решила, что выпал первый снег. Вскоре она поняла свою ошибку. Земля была усыпана листами бумаги, и, приглядевшись, она поняла, что это рисунки Алики. Темис хотела предупредить подругу, но Алики стояла у нее за спиной. Охранники, возникшие по обе стороны от палатки, осмотрели их с ног до головы.

Много месяцев Алики прятала рисунки в тайнике между камнями, но теперь их обнаружили. С листов смотрели лица четырех десятков женщин, включая Темис.

Согнав заключенных в кучу, охранник предупредил: либо художница выйдет вперед сама, либо казнят всех пленниц с рисунков.

Дыхание вылетало белыми облачками пара на ледяном воздухе. Темис так крепко держала Ангелоса, что он заплакал и задрожал – скорее от страха, чем от холода.

Алики незамедлительно вышла вперед. Она понимала, в чем ее обвиняли. Художница обнажила реальность – мучения, выпавшие на долю этих женщин. Рисунки подчеркивали нарушение их прав. Говорить об этом насилии было противоправным в глазах властей.

– Преступница – ты, – сказал охранник, – а не государство. Наказание за такое свободомыслие – смерть.

Алики оставалось прожить только сутки. Подруги не спали, заполнив последние часы тихими печальными разговорами.

Темис пообещала подруге, что сделает все, чтобы найти ее ребенка, а потом воспитает его как своего и будет любить так, как Алики любила Ангелоса.

Скрывая страх и горе, Алики передала Темис сложенный лист бумаги. Уцелевший портрет сына.

– Внутри лежит локон его волос, – сказала Алики. – Надеюсь, у него до сих пор кудряшки.

В пять утра у входа в палатку появилась женщина. Алики встала. Темис тоже поднялась со своей грязной подстилки, держа на руках спящего Ангелоса.

Алики поцеловала малыша в макушку, в последний раз вдыхая сладкий аромат его кожи. Подруги соприкоснулись руками, потом Алики повернулась к охраннице и медленно вышла из палатки.

Темис стояла, глядя на деревья, когда услышала далекий выстрел. На небольшом расстоянии было достаточно одной пули.

Темис закрыла глаза, но слезы скапливались на ресницах и скатывались по щекам на лицо Ангелоса. Когда она прекратила плакать, в голове созрел новый вопрос. Ради Алики и их сыновей, не должна ли Темис подписать дилоси?

Без женщины, чей запах он так хорошо знал, Ангелос несколько дней не мог успокоиться. Та, кто столько раз брала его на руки, теперь исчезла, и он безутешно плакал.

Темис могла лишь рыдать вместе с ним, поэтому часто пряталась в оливковой роще, подальше от других пленниц и охранников.

Много ночей она лежала без сна, а в голове вертелся один и тот же вопрос. Темис знала, что подписание дилоси знаменует ее окончательный провал, но могла ли она лишить своего сына права на нормальную жизнь? На собственную постель? Возможность встретиться с семьей? Поесть бабушкиной стряпни?

Стояла зима, с длинными ночами и проливными дождями. Холодная погода принесла с собой другие болезни, отличные от тех, что они переносили летом.

Темис ежедневно переживала за то, что у нее заберут Ангелоса. Как-то утром она сгребала листву на каменистой земле, которую пленницам обещали отдать под огород весной, а на бедре у нее сидел ребенок. У малыша снова резались зубы, он хныкал. Теперь Темис сама кормила его, но этого не хватало, чтобы успокоить ребенка. Детский плач нервировал стоявшего неподалеку охранника.

– Другие женщины способны позаботиться о нем, – презрительно фыркнул охранник. – Настоящие женщины. Скоро мы отдадим его в хорошие руки, подожди немного.

Осознание того, что Тасос предал не только ее, но и другую женщину, терзало Темис – со смертью Алики это чувство усилилось. Человек, которого она считала героем, воином, противником правых, оказался предателем.

Идеалистические взгляды Темис пошатнулись не только из-за двуличности Макриса. Когда охранники перечисляли многочисленные преступления, совершенные коммунистами, Темис уже не могла отмахиваться от каждого факта и цифры. Некоторые жестокости были неопровержимы. В войне, в которой участвовала и она, обе стороны совершали постыдные поступки.

Через несколько месяцев после казни Алики Ангелос заболел. Тогда Темис по-настоящему задумалась о своих взглядах. Должны ли коммунисты требовать от нее верности за счет жизни невинного ребенка? У многих женщин начался кашель, у некоторых определили туберкулез. Когда у Ангелоса ночью поднялась температура и он проснулся с насморком и слезящимися глазами, Темис поняла, что нельзя дальше откладывать. Решение далось ей тяжело. Но когда у Ангелоса началась сильная лихорадка, Темис поняла, что больше не стоит медлить.