Барышня и хулиган - Елена Колина

— Это же корпус шесть, идиотка! — закричала она себе, заметив, что зеленая краска на цифре «шесть» облупилась до «пяти».

Скрючившись на краю сломанной песочницы, Даша курила и бездумно рассматривала окружающий пейзаж.

«Алка всегда была такая милая, смешливая… она смелая, девчонок в Репине спасла… Почему она так живет? Сначала отец ее подавлял, потом Игорек, а теперь кто… Тяпа, что ли?» — думала она. Сейчас, когда она сама была влюблена в Игорька, ей хотелось оправдать его, поискать причину его жестокости не в нем, а в самой Алке.

Влюбленная в Андрея Михайловича Марина в лучшую пору их любви переставала существовать, когда он выходил из комнаты, сливалась с обстановкой и заново оживала только с его приходом. Алка же, наоборот, только начинала существовать, когда Игорек выходил, и чем дальше он удалялся от нее, например, уезжал на несколько дней, тем она явственнее становилась прежней собой.

Она давно освободилась от Игорька, удалившись от него настолько далеко, что не хотела встречаться с ним даже для оформления развода, вернулась в себя, начала существовать… Почему же отдельно от него она существует именно так?

Даша вспомнила, как Игорек каждую сессию спорил с Ал кой. Она готовилась к экзамену, учила до утра… и не ходила на экзамен.

— Я недоучила, — объясняла она. — А вдруг я именно этот билет вытащу?

— А вдруг сдашь? Ты же учила, .потратила время, иди получи за свое потраченное время хоть тройку!

Алка оставалась дома или шла на экзамен, но, дождавшись под дверью последнего вышедшего с экзамена студента, уходила домой, даже не попытавшись зайти в аудиторию.

— Зачем вообще ходила, лучше бы дома спала! — злился на ее нелепость Игорек, который был убежден, что в обмен на затраты времени и сил всегда должен получиться хоть какой-нибудь результат.

Переехав к пятому корпусу напротив в точности такой же детской площадки, Даша закричала высунувшейся из окна Алке:

— Пусти меня скорей!

В один скачок миновав ядовито-голубую заплеванную площадку, Даша ворвалась в квартиру и бросилась обнимать и тискать Алку.

— Какая ты хорошенькая, — вертела она Алку в разные стороны. .«Ты вообще не толстеешь, признавайся, что ты с собой делаешь?

Она тараторила, стараясь скрыть смущение, которое всегда охватывало ее в первые минуты, когда она входила в Алкину квартиру.

Даша не любила сюда приезжать. Как она ни смущалась собственным мыслям, Алкина жизнь выглядела в ее глазах убогой. Приезжая сюда, она неприятно ощущала себя «новой русской», пренебрежительно навещающей старую русскую жизнь.

Алка преподавала в соседней полуразрушенной школе химию, и ее учительской зарплаты едва хватало на колготки и жевательную резинку для обожаемой Тяпы, а Миша был личным водителем директора небольшого шинного завода.

Договаривались, что с девяти до шести он возит хозяина и в течение рабочего дня ездит по его поручениям. Оказалось, что забирать хозяина нужно в восемь утра, а привозил его Миша, случалось, не раньше десяти вечера. Оговоренные хозяином поручения оказались поездками на загородные заводские площадки, из которых Миша часто возвращался к ночи. В его обязанности входило также возить его жену и многочисленных домочадцев по магазинам, школам и спортивным секциям. Хозяин гонял Мишу с раннего утра до позднего вечера, но платил оскорбительно мало, в среднем по городу водители получали значительно больше даже за нормированный рабочий день.

Субботняя жизнь Алкиной семьи также зависела от хозяина. В пятницу вечером он вежливо осведомлялся у Миши о его планах на субботнее утро и, не слушая ответа, говорил:

— Вот и отлично, с утра съездишь в Ломоносов за документами, и свободен. Рано не приезжай, в субботу утром раньше часу никого не будет.

Мише очень хотелось сказать, что от его дома до Ломоносова и обратно больше ста километров, а завтра суббота, его законный выходной, и он обещал тестю помочь на даче. Еще больше ему хотелось сделать хозяину больно. Нет, не ударить, Миша не был агрессивным, он даже в детстве умудрялся избегать обычной мальчишеской возни… а, к примеру, ущипнуть директора. Больно ущипнуть, с вывертом!

Полностью готовые для поездки на дачу Алка с ноющей Тяпой на коленях полдня ожидали продиравшегося через весь город по пробкам Мишу, сидя с сумками в прихожей. Злился Миша, представляя недовольное лицо тестя, нервничала Алка, капризничала Тяпа, и в следующие выходные все повторялось снова.

Даша с Алкой любили бесцельно бродить по Невскому, заходя в каждый магазин и присаживаясь покурить на скамейках в знакомых с детства дворах. «Алка, нам пора гулять! В субботу идем!» — раз в месяц строго говорила Даша. Теперь уже она злилась, сидя у телефона и выслушивая Алкин репортаж:

— Миша звонил, ему еще надо заехать к бухгалтеру за отчетом, он уже в городе, будет через час!

Через час она звонила опять:

— Не сердись, сегодня уже не получится, он не успевает!

Нечастые Алкины отдельные от Тяпы субботние планы, обещанный девочке зоопарк или посевные планы родителей — все в семье зависело от директора небольшого шинного завода.

Миша мечтал от директора уйти, вот так прямо и сказать ему, привезя его вечером домой: «Я от вас ухожу!» Нет, лучше в пятницу вечером, когда хозяин опять небрежно велит ему гнать в субботу черт знает куда. Тогда Миша так же небрежно ответит: «А я у вас больше не работаю!»

Бывший одноклассник полгода назад обещал Мише устроить его водителем с большой зарплатой в семью какого-то бизнесмена, но что-то никак не складывалось. Миша надеялся, но бизнесмен то уезжал с семьей на все лето в Испанию, то брал водителем своего родственника, а однажды даже временно разорился.

— Ты потрясающе выглядишь! — любовалась Алкой Даша.

Ей не приходилось кривить душой. Алка не стала красивой, потому что не была красивой никогда, но мелкие татарские черточки держали ее лицо как жесткий каркас и к тридцати с лишним годам почти не позволили ему измениться. Возможно, черты ее лица были слишком незначительными и время просто не заметило их, но это было чудом, которое всегда в первый момент поражало Дашу. Перед ней стояла Алка-десятиклассница. Она умудрилась сохранить даже очень ее красившее школьное, чуть испуганное выражение лица. Ей не хватало только портфеля.

— Алка, почему ты так смотришь? Тебе что, математику дать списать? — шутила Даша.

Алка стояла в дверях в голубых джинсах и любимом зеленом свитере с вышитыми овечками на груди, хорошенькая и такая родная, что Даша сразу поняла, что приехала к ней именно за этим чувством покоя, защищенности и уверенности в ее любви, которое с детства охватывало ее в Алкином присутствии.

«Я расскажу Алке про Игорька, и, если она меня не осудит, значит, мне можно его любить!» — по-детски загадала Даша.

Она не была здесь несколько месяцев и заметила, что квартира выглядела странно погранично. На фоне полуоборвавшихся, свисающих со стены обоев расположились новая мягкая мебель, дорогой телевизор и коробка с пылесосом, на которой валялся радиотелефон. В кухне на табуретках и колченогом столе примостилась частично не распакованная кухонная техника. И комната, и кухня были завалены коробками.