Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина

А с руками нужно что-то придумать…

Вернувшись к кровати, нащупала под матрасом листы. Сокровище. И это еще не конец — есть продолжение. Уверена, что там написано о смерти Тактио, и о том, как Патрик вновь стал человеком.

— Олли, тебе недостаточно моего цветущего и здорового вида?

— Анализ крови будет, тогда отпущу. Завтракай.

— Олли!

Я бы ушла без выписки — нашли кого удержать в неволе. Но мне не отдают вещи! А бежать в больничных тапках и халате по ноябрьскому снежку, прижимая к себе тетрадку и терять все оставшееся тепло, не хотелось. Терпела. И мысленно уже была дома — у Грима дома, у себя, на старинной кухне! И пила чай с коржиками из древней муки и меда.

— Эй! Ты же умер!

Покинув палату ради туалета, внезапно застукала сапожника Арту! Он выходил из помывочной, завязывая на опавшем животе пояс халата и пальцами двигал осторожно из-за боли: от запястья по локоть в бинтах.

— А, это ты… — бросил на меня взгляд, узнал моментально и на этот раз не поморщился сочувственно. — Я не умер.

— Вены резал что ли?

Он буркнул и пошел по коридору, но я так просто знакомого отпускать не собиралась. Догнала и доверительно спросила:

— Появился он или она, внушили мысли, довели до отчаянья, и рука потянулась к сапожному ножу… скажи, вру?

Арту остановился. Я продолжила:

— Это Слуга. Я уже со всеми четырьмя успела столкнуться и, видишь, в последний раз сплоховала — загремела в больничку.

— Слуга? Так это был…

— А ты думал кто? — Я огляделась, и не нашла ничего лучше, чем предложить: — Пошли обратно в помывочную. Ко мне Олли может нагрянуть, у тебя соседи наверняка есть. А там — запремся. Давай поговорим.

Немного подумав, сапожник кивнул.

Как зашли, он прислонился к стене, а я присела на край ванны. Но как ни выжидала, Арту молчал, хмурился, готовился, даже шевелил подбородком — но не издавал ни то что слова, ни звука.

— Ты хочешь пробраться в парк, найти руины и знак на площади, бросить туда колокольчик и разбудить Духа. Начнем с того, что я знаю об этом.

На удивление, он покачал головой:

— Палаты смерти. В них ждет меня моя Линн.

— Чего-чего? Давай с самого начала.

— У побережья, на юге, где я жил, год назад обнаружили остатки храма святого ордена. Оползень случился, обнажился фундамент на глубине трех метров. Ни стен, ничего больше — только в глубину. И кое-что замурованное в еще более глубоком колодце под ним. Если бы мой брат не работал с группой ученых, пусть водителем, то никто посторонний и не узнал бы о том, что они там обнаружили. Свитки, старинные рисунки и записи. Легенда о исчезновении рыцаря Святого Ордена, о предсказании падения Черного Замка, о великом Древе, что росло прямо в его стенах. И о Палатах, в которых жила сама Смерть. Мне Дух не нужен, пусть зло спит, я хочу воскресить свою жену.

— Ты вправду веришь, что такое возможно? Мало ли, что древние писали, сейчас не темные века.

— Ты никогда не любила, раз не знаешь, на что готов человек ради возвращения близкого. Линн — мое все, без нее нет жизни. А вся легенда не такая уж и брехня, да и Святой Орден не стал бы таить такой секрет. Магия жива, весь проклятый город тому в свидетелях!

Он сделал шаг ко мне, а я от неожиданности прогнулась назад. Надо было вспомнить, что Арту любит короткие дистанции с собеседниками…

По-честному — он прав. Сколько в том выдумки, если упомянуто даже великое древо Черного Замка, а о нем, насколько я поняла по рукописи, не знал никто, кроме Патрика и Колдуньи. И пропажа рыцаря — на лицо, речь о Ауруме, и о предсказании… предвидели так их мудрецы, что Замку вот-вот конец, вот этого рыцаря и послали. Арту полу зашептал, полу зашипел:

— Я живу в Сумеречном, и видел самого Безымянного. Слышал, как он говорил о руинах в парке и о воссоединении с теми, о ком так просит вся его суть! Мало тебе доказательств, раз демон об этом говорит?

— Когда ты это слышал и как умудрился остаться в живых, не попавшись в итоге Черному колдуну? И кому, кому демон вдруг так исповедовался?!

Я тоже зашипела, моментально вспыхнув от злости, что про Грима могут говорить подобные вещи! Мне захотелось поймать сапожника на вранье, на неправдоподобности рассказа и на нестыковке деталей.

— Три дня назад! И кто тебе сказал, что я смог уйти целым? — Он поднял руки, демонстрируя бинты. — Я забыл о времени, засиделся в мастерской, а как спохватился, решил, что лучше остаться и ночевать в ней, чем добираться домой в темноте. Но не мог уснуть… да и негде там, сидя на стуле? Услышал шум и шорох, выглянул в подвальное окно… И в двух шагах, прямо на улице, рядом, упала девушка. Ее за голову и за шею прижимала чья-то скелетная рука с черными змеями. Безымянный говорил о воссоединении и не только… он давился проклятиями, и клялся, что заставит ее ходить на коленях вечно.

— Ты видел его лицо?

— Нет. Но сомнений нет, это не человек! Женщина из-за черной хватки покрылась этими змеями, улыбалась как безумная, потом… потом поцеловала его ботинки и склонила голову так низко, что увидела меня… растеклась сгустками и кинулась в окно!

Арту замолк, справляясь с дыханием. Превратился фигурой в монолитный камень — все поджал: губы, плечи, живот, и зло на меня уставился. Наконец, процедил:

— Я думал, что меня от демона спас Святой… Что он вошел в двери лавки, отворив все затворы и это он… Стыд за вероотступничество. Я отрекся, я не смирился с тем что смерть забрала мою любимую, и не молился за упокой ее души, а решил обратиться к темной силе за помощью… захотел воскресить ее, пойдя против всех земных и небесных законов. А это был Слуга… Я глупец! Я должен был усомниться в облике пришедшего, ведь самоубийство — один из самых великих грехов и настоящий Святой никогда бы не подтолкнул к этому!

— Кто вызвал тебе помощь?

— Не знаю… я пришел в себя уже здесь.

— Слушай, Арту… я не сомневаюсь, что ты говоришь правду. Только знай — тот, кого ты видел, не Безымянный. Это не может быть он — он борется со Слугами, а не повелевает ими, ясно? Он им враг! Может, ты видел сразу двух Слуг, и они развлекались своими извращенскими играми, но не говори больше никому, что это был Безымянный — не доказано!

— Тебя не было там. Если бы…

— Нет! И не смей клеветать!

Я схватила сапожника за руку, выше локтя, готовая вцепиться в него ногтями и вытрясти упертую уверенность! Выцарапать ее!

Пальцы попали на голую кожу — там бинтов уже не было, а рубашка закатана высоко. Ладонь засветилась тут же! Ярко, хоть и разгорелась завитками медленно, видимо, место касания тоже играло свою роль — от шеи или головы процесс шел быстрее. Арту сначала не отреагировал, попытался отстраниться, но уже на третью или пятую секунду вдруг оцепенел, вскинул глаза и ахнул. Будто ему кто нож в сердце всадил.