Красавицы советского кино - Федор Раззаков

«…Все эти страсти совершенно очевидно позади. Сегодня эта пара (Жариков — Гвоздикова. — Ф. Р.) радует глаз царящей между ними гармонией. В настоящее время они работают вместе на площадке сериала ЛЕАН-М „Русалочка“ — кстати, впервые за десять лет звезды телефильма „Рожденная революцией“ вновь снимаются вместе…

Их беззлобная пикировка и подтрунивания друг над другом говорят о том, что в семье снова царят мир и взаимопонимание.

— Этот нехороший человек готов шутить хоть целый день, а съемки-то идут! — Гвоздикова притворно-укоризненно кивает на мужа. — Вот сейчас как дам ему щелбан и уйду.

— Да она этим щелбаном мужа каждое утро будит, — парирует Жариков, глядя на жену сияющими влюбленными глазами…»

Анастасия Вертинская родилась в Москве 19 декабря 1944 года в творческой семье: ее отец — Александр Николаевич Вертинский — был знаменитым артистом театра, эстрады, поэтом и композитором, мать — Лидия Владимировна — художником.

Слава пришла к Александру Вертинскому в 1916 году: в качестве премьера он тогда играл в московском Театре миниатюр, выступал как певец на эстраде (ему было тогда 27 лет). Чуть раньше начал сниматься в кино и к моменту Октябрьского переворота 1917 года успел сыграть в 18 фильмах. Помимо этого он писал превосходные рассказы и фельетоны, которые печатали многие газеты и журналы царской России.

В 1919 году Вертинский вынужден был эмигрировать из раздираемой гражданской войной страны и очутился в Турции. Впоследствии в поисках счастья он обогнул с гастролями земной шар, за несколько лет побывав чуть ли не во всех крупнейших городах мира: Париже, Варшаве, Бухаресте, на Гавайях, в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе. В 1935 году Вертинский на восемь лет оседает в Шанхае. Именно там в 1942 году он знакомится с 19-летней очаровательной грузинкой Лидией Циргвавой (она родилась в Харбине) и вскоре женится на ней.

В этом браке у супругов родится двое очаровательных дочерей. Сначала 28 июля 1943 года на свет появляется дочь Марианна. В ноябре того же года Вертинскому и его семье разрешено вернуться на родину — в СССР. Через год — уже в Москве — родилась вторая дочь — Анастасия.

Когда Вертинский возвращался в СССР, многие его знакомые-эмигранты пророчили ему скорую гибель. Однако все вышло наоборот. Вертинский не погиб, хотя творчески оказался в опале. За все время сталинского правления о нем ни строчки не написала ни одна советская газета, не было ни одной официальной афиши его концертов. Однако в то же время в Политбюро его творчество любили. Известен случай, произошедший в конце 40-х: Вертинского попросили записать 15 пластинок, которые затем были розданы членам Политбюро для домашнего прослушивания.

Даже когда в 1948 году вышло известное постановление о музыке, ни один высокий чиновник не посмел хоть в чем-то упрекнуть Вертинского. Как гласит легенда, за артиста лично заступился Сталин, в узком кругу произнесший такие слова: «Дадим артисту Вертинскому спокойно дожить на Родине». Позднее эта благосклонность кое-кем была интерпретирована по-своему: к примеру, распространились слухи о том, что Вертинский — негласный агент разведки, что его золотой бюст стоит в музее КГБ на Лубянке. На самом деле вождь действительно уважал Вертинского и как артиста, и как человека, который не побоялся вернуться на родину.

Между тем единственными заработками Вертинского в те годы были съемки в кино и гастрольная деятельность. На экране он создал несколько ярких ролей в фильмах, имевших у зрителей стабильный успех. Он сыграл: Кардинала в «Заговоре обреченных» (1950; Сталинская премия 2-й степени), Дожа Венеции в «Великом воине Албании Скандерберге» (1951), Князя в «Анне на шее» (1955) и др.

Однако работа на съемочной площадке случалась у Вертинского не так часто, поэтому основной доход семье приносили гастроли по городам Союза. А так как за концерты тогда платили мало, артисту приходилось «наворачивать» сотни километров по стране — он давал по 24 концерта в месяц! И все же денег на содержание семьи все равно не хватало. Тогда Вертинский обратился к жене: «Лида, ты хорошо рисуешь — иди учиться в Суриковский, потому что я тебя обеспечить не могу».

Стоит отметить, что Лидия Владимировна Вертинская впоследствии стала не только художником-графиком, но и снялась в пяти фильмах: «Садко» (1953), «Дон Кихот», «Новые похождения кота в сапогах» (оба — 1957), «Киевлянка» (1958), «Королевство кривых зеркал» (1963).

А. Вертинская рассказывает: «Папа баловал нас с сестрой до чрезвычайности, любовь его не знала границ. Я вспоминаю нашу жизнь с папой как чистую идиллию. Воспитание он стремился воссоздать по образцу дворянских, дореволюционных семей: бонны, манеры и множество чудных домашних праздников — Рождество, Новый год с подарками под елкой, Пасха, дни рождения и, конечно, все советские красные дни календаря.

Противовесом папе была бабушка (Лидия Павловна Циргвава. — Ф. Р.). Хотя бесспорно, мою жизнь сформировало именно папино влияние. Бабушка была строга и терпеть не могла, когда рядом бездельничали. Она прекрасно готовила самые разнообразные кушанья — от китайских до грузинских. Благодаря бабушке я, во-первых, — трудоголик, во-вторых, считаю основным своим призванием кулинарию…

Отец очень страдал от моих сцен ревности. И если у сестры Маши случался день рождения, он был вынужден дарить точно такую же куклу и мне. Иначе я просто сходила с ума! Однако если Маше доставалась кукла в розовой юбке, а мне в голубой, то все равно я чувствовала себя обделенной. Я всегда обожала папу и ревновала ко всем и вся. При этом причина могла быть самой нелепой, например, что он попросил Машу, а не меня подать ему тапочки…

Папа обожал одежду, которая называлась „халат“. У него был мягкий, теплый домашний халат, духи с легким запахом лаванды. И вот этот лавандовый запах вперемешку с запахом табака (он курил сигареты „Camel“) распространялся в квартире с утра, если папа был дома. Он вставал рано, бесшумно умывался, бесшумно принимал душ, так же бесшумно готовил завтрак. Первое, от чего я просыпалась, — все эти едва уловимые запахи и звуки. При папе у нас не было будней. А он любил подметать полы, хотя в доме было кому навести порядок…

В школе я была двоечницей. Отец поражался этому, но… приходил в восторг, что я в него. Мои мысли постоянно летали где-то вдали от алгебры или грамматики. Но любила уроки труда, где мы лобзиком выпиливали металлические номерки…

Папы постоянно не было дома, он гастролировал, зарабатывал деньги, мама училась в суриковской школе живописи. Это не был брак, как у всех, — изо дня в день, после шести. Каждый мог принадлежать себе. Но когда папа появлялся дома, все менялось. Мы знали, что он ненадолго, что скоро опять уедет, — и все откладывали свои дела, свои капризы. И не было в семье скандалов, жлобства. Это действительно был дом, где хотелось находиться. Я помню, что, когда он приезжал, я шла вниз (мы жили рядом с Елисеевским магазином), покупала самое твердое мороженое, глотала его, чтобы заболеть и остаться дома — потому что папа дома…