Люди ночи - Джон Майло Форд

– Из-за Тридцатилетней войны он не разозлился.

– Да. Я умничал. С Алланом это было опасно – он с закрытыми глазами за пятьдесят шагов мог отличить умную мысль от выпендрежа. Я сказал что-то в том духе, что дело историка – не заниматься политикой, а направлять ее. Обеспечивать преемственность. Я точно употребил это слово – «преемственность». Аллан побагровел. Я никогда его раньше таким не видел. Я подумал…

Возможно, Аллан и впрямь умер от инфаркта, подумал Хансард. И, может быть, майор Т. С. Монтроз просто решил разыграть верховное командование.

– Так или иначе, он взорвался. Сказал: «Черт возьми, прошлое – не убежище, не место, куда прячутся ученые. Это коридор, ведущий туда, где мы сейчас. Все боковые двери закрыты. Единственная развилка впереди. Если вы хотите что-нибудь сделать для мира, вы не можете сделать этого в прошлом и не можете перенестись в будущее. У вас есть только настоящее». Это дословно. Я по-прежнему слышу, как он говорит: «У вас есть только настоящее». А теперь он умер, и я не знаю почему.

Все тело Хансарда напряглось, как сжатый кулак. Глаза и горло щипало. Он нагнулся вперед и всхлипнул.

– Что вы сделали?

Он поднял голову. Ее голос как будто обжег его.

– Долгая история, – ответил он.

– Рассказывайте.

Хансард сказал:

– В Валентайне был один доцент с довольно радикальными взглядами, но Валентайн хочет считаться либеральным… во всяком случае, мы редко поднимаем из-за такого шум. Так или иначе, его застукали со старшеклассницей. Не то чтобы несовершеннолетней, но… Разумеется, раздались требования его уволить. При этом поговаривали, что не он ее соблазнил, а она его. И, разумеется, вспомнили политику. Доводы звучали очень нехорошие. Все это сильно сбивало с толку: независимо от того, хотел ли ты, чтобы его уволили, и наоборот, ты не мог даже понять, отчего этого хочешь.

– А чего хотел ты?

– Я ничего не сказал. Ничего не сделал. Когда он наконец уволился, я выпил две кружки пива на его прощальной вечеринке, вернулся домой и переспал со своей студенткой.

– Это не вся история, – сказала Эллен.

Разумеется, она была права.

Аллан злился, требуя, чтобы Хансард что-нибудь делал.

Рафаэль, весь безмятежное спокойствие и логика, дал ему дело.

Люди гибнут.

Это и есть вся история? Хансард – историк. Он нашел связь. Никогда прежде он не боялся истории.

– Разумеется, не вся, – сказал он и поглядел на Эллен, такую близкую, такую доступную.

Она соврала ему про себя и обстоятельства их знакомства. Он тоже. Они оба это знают. Что дальше?

– У тебя по-прежнему есть настоящее, – сказала Максвелл, кладя руку ему на плечо. – Ты по-прежнему можешь разозлиться. Настолько, чтобы что-нибудь сделать.

Хансард собирался спросить, что именно, когда она запустила пальцы ему под воротник, а другой рукой начала расстегивать пуговицы на его пижаме.

Он посмотрел на нее. Она поцеловала его в лоб. Ее мокрые волосы упали ему на лицо.

«Что я сделал?» – подумал Хансард. Ногти Эллен царапали ему грудь, голова немного кружилась.

– Это… мой тебе должок?

– Да.

– Ладно, хорошо, – сказал Хансард, хотя она вовсе не спрашивала, хорошо ли это.

Он встал, пока ноги еще держат, и легонько потянул за пояс ее халата.

– Кровать узкая, милый, – сказала она. – Тебе придется держать меня крепко.

Они начали нежно и закончили в полной гармонии. В промежутке была долгая фаза неловких ерзаний, прижимания всей тяжестью где не надо, грубости, которую нельзя объяснить неопытностью или игрой.

Хансард думал: мы скрепляем отношения во всех смыслах, все наши страхи и недоверие, все наше взаимное влечение. Страх плох тем, что тебе нужен кто-то, кого, в свою очередь, можно напугать. Ложь плоха тем, что тебе нужен кто-то, кто поверит. А влечение плохо тем, что ты кого-то приобретаешь.

И это куда легче, чем сказать правду.

Хансард больше не мог думать, потому что тяжело дышал. В темноте, так близко, Эллен походила на Анну. В темноте Анна походила на Луизу. В темноте Луиза старалась не закричать.

Эллен закричала, и Хансард уткнулся ей в шею. В темноте все различия исчезали.

Акт третий. День брандера

Часть шестая. Люди на мосту

Людей расставить нужно на мосту —

Пускай плывущих гугенотов топят,

Расстреливая их из арбалетов[92].

– «Парижская резня», I, vii

Хансарду снились кладбища, безмолвные под снегом. Он бродил в холоде, отводя глаза от истертых надгробий, чтобы не читать выбитые на них имена, пробирался через сугробы, пока белизна не ослепила его окончательно.

Он проснулся в постели Эллен, лежа на спине. Солнце било в глаза, одна рука и одна нога свисали с узкой кровати, простыня драпировала его, как своего рода тога. В голову прихлынули римские шутки, но он просто встал и прошел в кухоньку.

Она была пуста. И ванная тоже. Хансард натянул трусы и рубашку, на мгновение прислонился к косяку межкомнатной двери и тут наконец увидел записку на кухонном столе. Мелким аккуратным почерком Эллен там было написано:

МОЛОКА НЕТ. Я ОТКАЗЫВАЮСЬ СЕГОДНЯ УТРОМ ПИТЬ ЧЕРНЫЙ КОФЕ. ВЕРНУСЬ МИГОМ.

ЛЮБЛЮ, ЕЛИЗАВЕТА ПЕРВАЯ

Хансард сел на кровать и стал натягивать брюки, когда заметил, что из-под входной двери торчит уголок бумажного листка. Он вытащил записку и развернул. Она была вовсе не аккуратная: корявые печатные буквы толстым черным карандашом.

ДОКТОР ХАНСАРД, говорилось в записке,

ДЕВУШКА У НАС.

У Хансарда заныли пальцы, как будто бумага их обожгла.

НИЧЕГО НЕ ДЕЛАЙТЕ 48 ЧАСОВ, И С НЕЙ ВСЕ БУДЕТ В ПОРЯДКЕ. АЛЬТЕРНАТИВУ ЗНАЕТЕ САМИ.

Он замер. Альтернатива. Аллан. Клод Бак. Альтернатива. Да, Хансард знал. Он глянул на часы. Было 9:43. Как давно она ушла? Ничего не делайте 48 часов. В противоположность чему? Каких его действий они боятся? В дептфордской таверне или старый и седой где-нибудь еще, Кристофер Марло умер века назад.

Хансард глянул в окно, в окна соседних домов. Наблюдают ли за ним оттуда, приставив дуло или нож к…

Хансард встал и задернул шторы. Потом сел на неубранную кровать так, что скрипнули пружины. Звук резанул, как нож в сердце. Он знал, какова альтернатива.

Ничего не делать? Что значит «ничего»? Он пошел на кухню, заварил себе чашку кофе, выпил его без молока. В маленьком холодильнике были сосиски и сыр, батон, немного масла. Хансард начал составлять опись: в буфете две банки супа, пачка хлебцев и две банки апельсинового конфитюра «Типтри», обе неоткрытые. Больше