Участок - Алексей Слаповский

– Мог, – огорчил ее Кравцов. – Он человек кровного родства, Нина. Это бывает у нас, а на юге и востоке сплошь и рядом. То есть для него родственники и близкие – святое. Ради них можно все. Земляки – тоже важно, но уже не так. Все же прочие если не враги, то посторонние люди, которых не обязательно уважать, а придется уничтожить – не грех.

– А Ион Кодряну? – спросил Вадик. – И он мог?

– И он мог. Причем даже не ради денег. У Иона воспаленное самолюбие. Он не нашел места на родине, он до сих пор не женат, ему кажется, что его никто не уважает. И если кто-то его тронет, он за себя постоит. Даже чересчур постоит. А ведь парень добрый. Коньяк привез с родины, хотя мог бы точно такой и здесь купить. Но хотелось именно с родины, хотелось подарить от чистого сердца. Он ведь не в виде взятки прорабу принес коньяк, поэтому и обиделся, когда Владимиров над его просьбами о компенсации за травму посмеялся. Но не убил, слава богу.

Нина помолчала, не решаясь спросить. Но все-таки спросила:

– Там ведь и наш Геша был, неужели и он мог убить?

– Вот Геша – не мог! – порадовался Кравцов возможности порадовать Нину. – Не потому, что он наш, анисовский. Вы заметили? Геша знается только со своим мотоциклом. Ни с кем не дружит, гоняется по улицам, как подросток, а ему за двадцать уже.

– Это правда, – согласился Вадик. – Его за слегка придурочного считают. Как пастуха Шамшурика почти.

– Он не придурочный. Как я понял, он просто боится людей.

– Почему? – спросила Нина.

– Слишком хорошо их понимает. Дар у него от природы. Он мне так про строителей рассказал, будто знает их три года, а не три дня. Такой, понимаете, гений без применения. А тот, кто знает людей и боится их, он их еще и не любит. Геша сам этого не осознает, но чувствует. Поэтому он один.

– И что же, поэтому не может людей убивать? Потому что не любит их? – допытывалась Нина.

– Наверно, так, – сказал Кравцов, сам удивляясь своим мыслям. – Наука психология тут бессильна. Хотя, думаю, вот в чем дело: у Геши только один человек остался, кого он более или менее любит: он сам. И если совершит преступление, то и себя потеряет, совсем никого не останется.

– Какие мы жуткие вещи говорим! – поежилась Нина, посмотрев на пирамидальный тополь за окном, неподвижная крона которого высилась вверх на фоне звездного неба; она молча и тихо говорила о том, что в остальном мире все остается по-прежнему. Это Нину немного успокоило.

– Получается, все могли убить, – покачал головой Вадик, представляя трудность будущей профессии, а он уже точно решил стать врачом-криминалистом.

– Да. Но убивал и грабил Дьордяй. И теперь картина преступления прояснилась окончательно.

18

Картина преступления прояснилась окончательно, и мы сейчас ее опишем, не вдаваясь в лишние подробности, потому что у нас все-таки не детектив, а эпизод, связанный с жизнью Анисовки, которая нам интересней всего, и даже не Анисовки, а сопредельной с ней территории.

Итак, Элла Николаевна и Ион Кодряну приходили к Владимирову первыми и с мирными целями. А потом зашла Эльвира с целями другими, и эти цели появились давно. Еще год назад она беззаветно влюбилась в Дьордяя. Дьордяй ее чувства принял благосклонно, хотя с семьей не порывал и категорически приказал ей на людях ничем себя не выдавать. Встречались изредка и тайно, в лесу за рекой. Она мечтала уехать с ним куда-нибудь далеко, купить домик, нарожать ему детей, жить счастливо. Дьордяй бы не прочь, но говорил, что средства на домик надо лет десять зарабатывать. Оба знали: в руках Владимирова бывают очень большие деньги. Иногда рассуждали, что неплохо бы эти деньги как-нибудь выкрасть, когда они окажутся в его сейфе. Только это надо знать наверняка. Поэтому Эльвира и делала вид, что неравнодушна к Владимирову, заходила в бытовку при всяком удобном и неудобном случае. Прорабу было лестно внимание молодой и симпатичной женщины, но шагов навстречу не делал: слишком любил свою жену, хотя и без взаимности.

И вот она зашла и увидела в открытом сейфе кучу денег, которая ей показалась огромной. Там было два миллиона, из них тысяч пятьдесят на зарплату, остальное Владимиров должен был передать Лазареву по каким-то таинственным расчетам. Эльвира прибежала к Дьордяю и сказала: вот случай! И брать деньги надо сразу, сейчас, потому что они могут уплыть. Смелыми и сильными словами она сумела убедить Дьордяя в необходимости решительных действий.

Дьордяй пошел в бытовку. Завел разговор как бы по делу, схватил молоток и набросился на прораба. Тот не успел даже крикнуть. Дьордяй ударил его два раза, при этом рука держала молоток привычно – билом, а не острием, из чего Кравцов и сделал потом вывод, что скорее всего не профессиональный убийца молоток держал, а профессиональный строитель. И тут вошел Суслевич, намеревавшийся попросить взаймы. Дьордяй тут же сказал ему, что Владимиров сам виноват, напал на него, оскорбил, сказал, что лишние деньги платит и что скоро их разгонит всех. Мозги у Дьордяя работали четко. Он, не снимая рукавиц, которые предусмотрительно надел, сунул Суслевичу две пачки денег со словами, что их семье Суслевича хватит надолго. Видя состояние родственника, схватил бутылку, налил полный стакан коньяку, заставил Суслевича выпить. Тот почти машинально выпил. Поняв, что Петр в ступоре и управляем, Дьордяй велел ему взять молоток, чтобы вынести, но тут же передумал, приказал положить на место. И выпроводил Суслевича. Сгреб остальные деньги в приготовленный заранее мешок с надписью «Мука», ему дала его Эльвира. Уходя, оглядел помещение. Увидел, что, когда все войдут после обеда, могут не сразу разглядеть прораба: тот лежит за столом. Поэтому опрокинул стол в сторону, но бутылку и стаканы предварительно убрал на подоконник: у этого хладнокровного человека сработал инстинкт бережливого хозяина, не смог он разбить просто так посуду, а тем более бутылку, да еще с коньяком.

Деньги они с Эльвирой спрятали на кухне, в тайник под холодильником, который давно уже оборудовали. А Петру Суслевичу Дьордяй нашел возможность кратко и внушительно объяснить: будешь молчать – все обойдется. А если, не дай бог, поймают, молчать надо тем более. В крайнем случае ты один сядешь, потом поможем, выручим, а если сядем оба, твоя же сестра, моя жена, и все прочие с голоду попухнут, пропадут! Основные деньги у меня, помни!

Эти доводы для Суслевича оказались достаточными для того, чтобы накрепко все в себе замкнуть. Пусть даже вина окажется на нем, но деньги дойдут до родственников, это главное. О том, чтобы предложить Дьордяю самому стать жертвой и прикрыть собой семью, он даже не подумал. Видимо, зная Дьордяя, не надеялся, что тот согласится на такой вариант.

Далее известно: бригада обнаружила лежащего прораба, Дьордяй задушенным жутким шепотом крикнул: «Убили!», все выскочили, потом приехал следователь, начался допрос, Суслевич не выдержал, побежал, его поймали, нашли двести тысяч. Дело шло к тому, чтобы все закруглить. Кравцова это не устраивало, вот он и начал говорить, что Владимиров очнулся и вскоре начнет давать показания. Не веря, что Суслевич настоящий убийца уже потому, что так глупо не оставляют отпечатков и так денег не прячут, Кравцов ждал, когда обнаружит себя настоящий преступник. Ему хватило чутья, основываясь на смутных подозрениях, попроситься в город с Дьордяем и Эльвирой, но не хватило догадки сообразить, что в тот момент все деньги были у нее – частью в пакетах, частью рассованные в интимной одежде на просторном теле. А вот Воловой, наблюдавший за этой сценой, оказался сообразительней. Ему тоже не верилось, что Суслевич убийца, он тоже понял, что кто-то хапнул большую сумму: слов Владимирова о двух миллионах он мимо ушей не пропустил. Он следил за всеми – и вот выследил. Спрыгнув с обратной стороны строящегося здания, он побежал к окошку кухни и заглянул туда как раз в тот момент, когда Эльвира мощным плечом отодвигала холодильник и торопливо прятала деньги в тайник.