Первый отряд. Истина - Анна Старобинец

Луяввьр. Селение сильных у озера. Заполярная глушь.

Я поднимаюсь от реки к деревянной избе.

Дверь открывают не сразу.

ОБОРОТЕНЬ

Мы не видели нашу мать, но Старуха нам все объяснила.

Единственное, что оправдало существование матери, — это наше рождение. Рождение близнецов. Рождение воинов.

По-видимому, говорила Старуха, духи воинов вошли в наши тела, миновав тщедушное тело Герды.

Единственное, что оправдало существование Герды, — это наше рождение. Больше она была ни на что не годна. Больше в ней не было смысла. Вместо вечности она подсунула бы нам сосиски и пиво, говорила Старуха. И не стоит сильно жалеть о том, что всепронзающая энергия Врил забрала ее никчемную жизнь сразу же после родов.

Старуха приняла роды сама, и сама закрыла глаза нашей матери. Слишком узкие бедра. С такими бедрами невозможно родить двойняшек.

Мы остались без матери, потому что у нее были слишком узкие бедра. И еще потому, что Старуха не вызвала «скорую», когда отошли воды.

Кесарево сечение — неправильный способ рождения героев. Сыновьям Люцифера не пристало являться на свет под ножом хирурга, на стерильной клеенке. Сыновья Люцифера расчищают себе дорогу сами.

Мы расчистили себе дорогу сами, как хотела Старуха.

Первым делом, едва родившись, мы совершили убийство.

У нее были узкие бедра, а нас было двое.

Мы убили ее, потому что нас было двое.

Мы не просто братья. Не просто близнецы-братья. Эрик и Эрвин — мы совершенно неотличимы. Наши тела умеют повторять движения друг друга, наши сердца бьются в одинаковом ритме, мы вдыхаем и выдыхаем воздух одновременно, нам снятся общие сны, мы знаем мысли друг друга, нам не нужны слова, наши светло-голубые глаза одинаково щурятся, если мы идем босиком по песку, за нами тянутся одинаковые следы.

Мы умеем говорить с духами и знаем древние заклинания. Мы умеем выведывать тайны и нападать стремительно и бесшумно. Мы возникаем внезапно и исчезаем бесследно. Мы подменяем друг друта. Превращаемся друг в друга.

У нас два тела, наполненных общей душой.

НИКА

У Данилова желтая кожа и слегка приплюснутый нос. Ему лет шестьдесят пять, может, семьдесят пять, а может, и восемьдесят. У него тот тип внешности, при котором возраст определить невозможно: в сорок лет такие люди кажутся стариками, в семьдесят — моложавыми, и за эти тридцать лет ничуть не меняются. На нем спортивный костюм Adidas и дырявые тапки.

— Снять порчу? — Он рассматривает меня с тем беглым профессиональным интересом, с каким стоматолог заглядывает в коричневозубую пасть клиента, пришедшего снять зубной камень.

— Снимайте. — Я захожу в его дом.

Весь пол заставлен тазами с клюквой. Она же подсыхает по углам на газетках. На стенах — оленьи рога и чучела оленьих голов в количествах, несовместимых с жизнью среднего стада.

— Одна тысяча триста рублей за сеанс, — сообщает Данилов.

— Согласна.

— Деньги вперед.

Я выкладываю тысячу пятьсот на замызганный стол.

— Нет у меня сдачи, — говорит двоюродный дедушка, пряча деньги в карман.

Он выгребает из ящика стола ароматические палочки и свечи, зажигает их и расставляет вдоль стен. Он закрывает окно и задергивает зеленую штору.

— Жди здесь. Пойду переоденусь перед сеансом. А ты пока вдыхай запах курений и настраивайся на позитив.

Он удаляется на второй этаж по скрипящей гнилой лестнице. Воздух стремительно пропитывается едким цветочным дымом. С недолеченной пневмонией дышать таким воздухом трудно. Я прохаживаюсь по комнате. Я читаю заголовки старых газет, на которых разложена клюква. Хочется кашлять.

— Все болезни от духов, — сообщает мне сверху черная деревянная голова с кривым ртом и кожаной бахромой над ушами.

Он спускается вниз — в расписном синем кафтане, в кожаных сапогах с меховой оторочкой и в этой ужасающей маске. У него в руках красный бубен. В просвете между оторочкой сапог и расшитым низом кафтана виднеются адидасовские штаны.

— Что есть порча? — Он ударяет в бубен и грузно подпрыгивает. — Порча есть проклятие духов. Снять порчу значит прогнать злых духов. — Он снова подпрыгивает. — Уыамм-уыамм-уыамм!..

Он бьет в бубен, пляшет и прыгает вокруг меня как макака.

— …Из небесных стран, и с шести сторон Земли, и из подземной страны призываю вас в мой магический бубен, о духи предков! О, вы прибыли, вы уже в бубне! Уыамм-уыамм!..

Я кашляю.

— Пожалейте это больное дитя! Поднимите меня над землей! Уыамм! О, я уже парю над землей, мне видна полноводная река Вирма с высоты в сотню верст! Уыамм!

— Река Вирма, — говорю я ему, откашлявшись, — с высоты в сотню верст должна быть похожа на волосинку. Если можно, прекратите ваш цирк. И снимите с лица маску гоблина.

Он снимает маску. Кладет ее со стуком на стол, роется в кармане штанов, вынимает полторы тысячи, кладет рядом с маской.

— Я узнал тебя. Зачем ты пришла?

— Уже не важно. Я хотела прийти к нойду, а пришла к клоуну.

— Моя мать была нойдом, а отец клоуном. Я умею быть и тем, и другим. Но клоуном проще.

— Я пришла к нойду.

— Ты говоришь как сорокалетняя. Духи предков дали тебе мудрость и злость.

Он прикрывает свои сухие желтые веки и подносит руку к моему животу. Он замирает и слушает, точно я на сносях, а он акушер-гинеколог, заметивший, что плод перестал шевелиться.

— Когда я видел тебя в прошлый раз, тебе было три года, у тебя внутри сидел равк. Теперь его нет. Это странно. Куда он делся?

— Я хотела, чтобы вы мне это объяснили.

Он гасит ароматические палочки и свечи, открывает окно, стягивает с себя сапоги и расшитый кафтан и снова остается в адидасовском спортивном костюме. Он закуривает. Он садится рядом со мной и говорит:

— У тебя во взгляде вода. И тут, ниже… — он указывает рукой на мое горло и грудь, — я чувствую стоялую воду. Ты тонула?

— Да.

— Ты была без сознания?

— Да.

— Ты почти умерла.

— Я почти умерла, — повторяю я за ним следом, точно читаю молитву.

— Но тебя кто-то спас.

— Меня кто-то спас.

— И кто же?

— Йеманд Фрэмд, — говорю я. — Некто неизвестный. Некто чужой.

— Как он спас тебя?

— Он вынул меня из воды, сделал массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот. А потом применил метод Геймлиха.