Король на войне. История о том, как Георг VI сплотил британцев в борьбе с нацизмом - Марк Лог

В феврале того года Логу исполнилось шестьдесят пять лет, но он не думал уходить на покой и продолжал принимать пациентов; среди них был и двадцатидевятилетний Майкл Астор, сын виконта Астора, состоятельного владельца газеты Observer, который вслед за отцом хотел пойти в политику. 3 июня Мьевилль, познакомивший их, написал Логу и поблагодарил его «за то, что он сделал для молодого Астора», ставшего кандидатом от консерваторов в Восточном Суррее. «Он, скорее всего, пройдет, место, в общем, очень спокойное, но, боюсь, оказавшись в палате общин, сделает немного», – добавил Мьевилль. Он оказался прав в обоих случаях: Астора выбрали, но он проработал в парламенте лишь до 1951 года и почти не проявил себя в общественной жизни страны.

Для Лога радость от наступления мира скоро омрачилась волнениями за семью. Климат Восточной Африки подорвал здоровье Лори: в апреле 1944 года в Могадишо он перенес острую дизентерию, и, хотя Энтони писал о ней в юмористических тонах, болезнь оказалась очень серьезной. За несколько месяцев он неоднократно лежал в госпиталях и там, и в Найроби. Родители всеми способами старались вернуть его домой, для чего Логу пришлось использовать свои связи во дворце. Лори был отпущен из своей части в начале декабря с медицинской категорией D – временно непригоден для военной службы – и 10 января отбыл в Британию. Через несколько дней Лог написал Мьевиллю и поблагодарил его за помощь: «Лори… был уже на пределе и долго бы не продержался… Не могу передать, до какой степени мы с Миртл благодарны Вам».

Вернувшись в Британию, Лори стал медленно поправляться, но здоровье самого Лога становилось хуже. В июне он лег в больницу Святого Андрея в северо-западном районе Лондона Доллис-хилл: предстояла операция на простате. Больницей заведовал орден маленьких сестер Марии, или «синие монахини», и Лога устроили в новом крыле для частных пациентов. Находясь там, он кое-что рассказывал медицинскому персоналу о своей работе. «Он держался очень скромно, но всегда был рад возможности поговорить, – вспоминал Джон Миллар, один из двух клинических ординаторов. – Его методика основывалась на дыхании, контроле мускулов грудной клетки и диафрагмы. Он показывал мне, как умеет сжимать отдельные мускулы грудной клетки».

Лог уже шел на поправку, как вдруг серьезно заболела Миртл, попала в ту же больницу, и через несколько дней, 22 июня, скончалась от острой почечной недостаточности. Шок был тем сильнее, что всего две недели назад она со своей обычной энергией работала в клубе «Бумеранг». Его члены искренне скорбели о потере «одной из своих самых активных женщин-добровольцев». Лог был раздавлен смертью той, о которой в интервью Би-би-си в сентябре 1942 года сказал, что она «много лет была рядом со мной и бесстрашно помогала, когда приходилось совсем туго». Миртл кремировали в крематории Хонор-Оук на юго-востоке Лондона, рядом с их домом.

Король послал телеграмму с соболезнованиями, едва узнав о ее смерти: «Королева и я с огромной печалью узнали о кончине миссис Лог и выражаем Вам и Вашей семье глубочайшее сочувствие в связи с этой потерей. Георг». Вслед он отправил два письма: первое – 27 июня, а второе – на следующий день. «Я был так потрясен, узнав об этом, ведь Ваша жена прекрасно выглядела в тот вечер, когда мы праздновали победу, – писал он Логу. – Глубоко сочувствую Вам, потому что знаю, какой превосходной вы были парой… Прошу Вас не смущаться и сообщить, могу ли я чем-то помочь».

14 июля Лог отвечал королю:

Церемония состоялась 15 августа и повторила многие, если не все, помпезные ритуалы предвоенных лет. Тысячи человек выстроились на тротуарах, глядя, как король в форме адмирала флота и королева в платье своего излюбленного светло-голубого цвета в открытой карете едут в парламент. Первоначально церемония планировалась на 8 августа. Однако Эттли должен был занять место Черчилля рядом с Трумэном и Сталиным на Потсдамской конференции почти сразу же после объявления о его победе на выборах. Поэтому открытие перенесли на неделю позже: лидеру лейбористов нужно было сформировать правительство и разработать программу. В тот день появился и еще один повод для торжества: за несколько часов до начала церемонии император Японии Хирохито объявил о капитуляции своей страны, а еще раньше, 9 августа, американцы сбросили вторую ядерную бомбу на Нагасаки. Вторая мировая война наконец завершилась.

Речь короля отразила суть и настроение момента: «Капитуляцией Японии закончились шесть военных лет, которые принесли всему миру неслыханные потери и огромное горе, – сказал он. – В этот час избавления всем нам уместно принести в своих сердцах благодарность Господу Богу, который милостью Своей даровал нам окончательную победу». Правительство метрополии, продолжил король, теперь должно работать совместно с правительствами доминионов и другими миролюбивыми государствами, «созидая мир свободы, покоя и социальной справедливости, чтобы все жертвы войны не оказались напрасными».

В речи нашлось место и внутренней политике. Эттли воспользовался преобладающим большинством лейбористов как мандатом для проведения в жизнь программы радикальных общественных, экономических и политических реформ, которые должны были совершенно преобразить Британию. Среди первоочередных задач новой администрации были национализация Банка Англии, угольной индустрии, газовых и электрических сетей, а также создание Национальной системы здравоохранения. Король заявил: «Мои министры должны стремиться к тому, чтобы рабочая сила и материальные ресурсы, которыми мы располагаем, использовались бы с наибольшей эффективностью в интересах всех и каждого». Члены парламента услышали, что деньги пойдут «к счастью, не на продолжение войны, а на восстановление и прочие насущные потребности». Король уверенно произнес свою речь. «Голос его звучал чисто, лучше, чем всегда, и оставил хорошее впечатление, – записал в дневнике Чипс Чаннон. – Но есть слух, что слово “Берлин” он не мог выговорить, и поэтому его заменили на “Потсдам”»[202].

Король, конституционный монарх, мог только одно: согласиться с предложенным ему составом правительства. Он, консерватор по натуре, считал, что правительство слишком спешит с программой национализации, и в частных разговорах выражал беспокойство, что большие сборы и налоги на наследство окажутся тяжелым бременем для состоятельных людей. Когда Вита Саквилл-Уэст рассказала ему, что ее родовое поместье Ноул отошло Обществу охраны памятников, король грустно заметил: «Всё сейчас куда-то отходит. Вот и я скоро отойду»[203].