Зеркало Грохашша, или Отраженные - Игорь Пронин

– «Гадальный салон»!.. – пробормотал Белка. – Госпожа Манана, потомственная гадалка… Вот не думал, что хозы до такого опускаются.

– Убирайся, пока цел! – негромко, но отчетливо прошептала через проход обернувшаяся китаянка. – Убирайся!

– Сейчас!

Белка согнулся, будто собираясь встать, запустил руку в голенище и нащупал верный нож. Бродник прыгнул, собираясь рассечь тонкую шейку врага, но китаянка была готова. С немыслимой проворностью она метнула в Чуя сюрикен, от которого тот в полете едва успел заслониться плечом. Ударить сходу не вышло, а в руке хозы уже оказался пистолет. Не обращая внимания на боль, Белка прижал оружие к подлокотнику и тут же вонзил нож китаянке в руку, пригвоздив к креслу. Пистолет с глухим звуком упал на пол вагона, а бродник обильно поливая кровью из раны колени хозы, теперь боролся с ее свободной рукой, выкручивая тонкий стилет.

– Будешь знать, как меня дурачить! – хрипл Белка, уворачиваясь от ударов головой. – Сдохнешь, сволочь!

– Не смей, не смей! – с акцентом визжала китаянка, дергаясь в кресле под тяжестью Чуя.

Обезоружив наконец противницу, Белка краем глаза заметил какое-то движение. Двое мужчин привстали со своих мест, переглянулись.

– Сидеть!! – зарычал бродник и похлопал себя по животу. – У меня бомба! Всем сидеть на местах!

Мужчины послушно сели, будто дождавшись команды. Полностью сосредоточившись на левой руке китаянки, Белка легко сломал ее в двух местах, поднял упавший стилет и поднес его к горлу женщины.

– Страшно? – спросил он.

– Не смей! – из глаз китаянки катились слезы. – Я тебя не трогала, не трогала! Не останавливай меня!

– Значит, страшно, хоза?..

Белка хотел сказать еще что-нибудь приличествующее случаю, но тут взгляд его упал на указатель над дверью. Зеленая линия проделала уже намного больше половины пути от одного желтого кружочка к другому и начала толстеть. Это означало, что торможение уже началось, а поезда на этом плане начинают тормозить, уже оказавшись в Границах Власти Москвы. Люди, строившие сверхскоростную дорогу, понятия об этих Границах не имели, но так уж у них получилось.

– Не останавливай меня… – плакала хоза.

– Не останавливать? – услышал наконец Белка. – Значит, на третий план ты не отражалась? А если врешь?

– Не вру… Я ничего не могу тебе сделать, бродник! Не убивай, не останавливай!

Отразиться в зеркале Грохашша можно лишь один раз. Если сейчас убить китаянку, то она уже не сможет идти дальше, навсегда останется ограничена нижними планами. Это для нее, имеющей тела на нулевом и первом планах, вовсе не окончательная смерть, но – приговор. Если не врет… Однако Белка знал, что они уже в Границах Власти Москвы, а хоза никак его не атаковала. Значит – не могла? Тогда или она говорит правду, или ее отражение на третьем плане сейчас находится в другом городе. Как бы там ни было, а спешить причин не было.

– Как тебя зовут? – он перенес стилет выше и с видимым удовольствием прочертил краснеющую линию на щеке китаянки. С каким удовольствием он бы прикончил их всех, бездушных хозов! – Не придумывай, а то потом ошибешься – нос отрежу. Имя?

– Элизабет.

– Что?! – линия, оставляемая стилетом, стала жирнее.

– Да, так! Это правда, я из Гонконга, так назвали родители!

– Ну, допустим… – Белка доехал острием до уха и остановился. Фамилия хозы его не интересовала, да, в сущности, и имя тоже. – Значит, из Гонконга… На каких планах живешь?

– Ноль, один, два! Все! Я не вру! Пожалуйста, не останавливай меня!

– Подумаю. Вообще-то очень люблю останавливать. Для меня, веришь, нет большего счастья, чем остановить хоза! Очень уж я вас терпеть ненавижу. Говори быстрее: зачем едешь в Москву? Что делала там на нулевке, что за чемодан, зачем мне память правила, как смогла, вообще все. А я пока перевяжусь.

Рана, оставленная сюрикеном, оказалось довольно глубокой, Белка истратил все имевшиеся у него бинты. Рубашку снимать не рискнул – пассажиры могли заметить отсутствие бомбы. Пока Белка возился, Элизабет говорила.

– Я не могла отказаться, за мной был долг. Мне обещали отражение на третий план, если я привезу в Москву груз. Там зеркало, зеркало… У вас война, в Москве нет зеркал и мне сказали привести. Брала в Омске, у каких-то людей, простых, я не знаю их имен. Потом привезла, на первом плане страховала себя. Другой человек привез Манане книги, как делать, но оказалось, что это ловушка. Пришел седой человек, сказал, что ничего сделать было нельзя. Манана ему сказала, что мы одни работали, без Кремля. Он вроде поверил. Я тоже молчала, меня пытали, мучили на нулевке! И на первом плане схватили, связали, рот заткнули – я ничего не могу! Бродник, седой человек, Войцеховский, он убьет меня на всех планах. Я еду себя спасать, отпусти! Мой долг…

– Хозам верить – себя не уважать. Тебя встречают?

– Нет! Я сама еду, они не знают, что я на второй план отражена! Еду себя спасать, из беды вытаскивать, понимаешь? Манана не поможет мне, а я если расскажу, кто зеркало заказал, то она умрет, но и я умру! Бродник, мне очень больно там: огнем жгли, ногти рвали, плетью били – отпусти!

– На жалость не бей… – поморщился Белка. – Ты, значит, меня прикончить хотела, а я тебя должен пожалеть. Да, все по вашему, по-хозски.

– Мой долг! – Элизабет прикрыла глаза.

– Я буду держать лезвие у самого твоего горла. Ни один хоз не успеет меня остановить! – Белка продемонстрировал, как будет держать нож. – На вокзале выйдем и сразу налево, до конца платформы бегом, и садимся в роботакси. Если не успеем оторваться от полиции – я тебя режу и уж потом сдаюсь. Я от них упрыгаю, ты ведь понимаешь?

– Понимаю… – кивнула китаянка. – Только ведь нас уже ждут, наверное, кто-нибудь позвонил, сказал.

– Верно. Три минуты до остановки, – прикинул Белка. – Тогда иначе. Я вскрою двери и спрыгнем на последних метрах. Не бойся, я так уже делал! Ножки у тебя конечно не те, чтобы устоять, помнешься… Но жива останешься. Если сможешь потом бежать – вместе на стоянку, к такси. Если сломаешься, зарежу. Вот и все, Лиззи.

– Я не Лиззи, я Бетти.

Москва-0 (скГ)

16 августа, ночь

Зинаида Степановна выпила на кухне Мананы несколько литров чая, но говорила по преимуществу не с ней, а с Ниной. Вторая «ассистентка» отсутствовала по причине какого-то недомогания, и две старые подруги постепенно перешли на обсуждение ее личных качеств. По всему выходило, что отсутствующая – полная дрянь.

Под утро из своей комнаты вышла наконец гадалка.

– Зина, ты теперь у меня работать не будешь, это поняла?

– Как же так, Манана Ираклиевна?.. – у старухи задрожали губы. – Ведь столько лет, ведь я к вам так… Я ночью могу! И днем, если в тени.

– Да нет же, дура, ты через несколько дней совсем на человека похожа не будешь. И изнутри другой станешь, и имя тебе другое подберут. Сама не захочешь… Вот что, Зина: Войцеховский тебе ничего не говорил? Ничего не приказывал?