Красная мельница - Юрий Мартыненко

– Успел-таки горячее донести, – радовался старшина.

– Не такое уж и горячее, – возражали бойцы.

– Немного успело остыть. Благо, кухню удалось развернуть неподалеку. А то, бывало, пока дотащишься до вас…

– Жидковат, однако, суп, – подметил один.

– Спасибо и за такой, – возразил второй. – Доводилось хлебать просто слегка подсоленную водицу, разбавленную мукой. Вот это действительно не суп, а пойло. Хуже скотского. А хлеб по морозу обычно всегда замерзал. В камень превращался. Его мы даже пытались рубить саперной лопаткой.

Консервные банки, которые еще оставались в вещмешках, бойцы вскрывали ножом, передавая его один другому, либо разбивали прикладами. Алюминиевыми ложками царапали мерзлое мясное крошево. Ложки гнулись.

– И что?

– Не брала лопатка. Однажды даже пришлось стрелять в замерзшую буханку. Случалось, по нескольку дней не евши, в бой вступали. Обходились, если повезет, горстью пшеницы или початком кукурузы. Заварить ее, чтобы размякла, и то не было возможности.

– Что, прямо так сухую и жевали?

– Эх, не видел ты голода, сынок. Ко всему, на голодных особенно нападают вши. Почему так? Кажись, наоборот должно.

– Кажись не кажись, но факт.

– Чего?

– Что ты такой непонятливый? Говорю же, до голодных людей вши проклятые особенно охочи. А с мертвяков они сбегают…

– Интересно, как бы такое наука объяснила?

– Эх, брат, на войне много чего такого, что науке не понять…

…Голод терзал и не давал покоя до тех пор, пока не ступили на территорию Европы. Там стало полегче. Красноармейцы приграничных частей западных округов и войну-то встретили на голодный желудок. Вечером, в субботу, 21 июня, поужинали, а в середине ночи людей разбудил грохот бомб и снарядов… Видимо, генералы вермахта и это предусмотрели. Личный же состав немецких полков получил перед наступлением на границе плотный ночной завтрак. Тушеная говядина с вермишелью, белый хлеб с маслом и мармеладом, крепкий кофе. В сухом пайке легкое сухое вино и шнапс, галеты, шоколад, сгущенное молоко, вишневый компот. В снаряжение инженерных частей входили сборные полевые водопроводы. На случай, если придется вести боевые действия на отдалении от естественных источников воды…

* * *

– Воспоминания – это хорошо, но здесь и сейчас важнее. Со жратвой совсем туговато стало, – мучил нытьем окружающих самый голодный во взводе…

– Туговато – это мягко сказано. Точнее будет – совсем паршиво. Консервов и тех нет. Все только крупа да крупа.

– Картошечки бы щас. Рассыпчатой да с маслицем топленым.

– По мне бы хоть без маслица, только с солью.

– О еде мечтать, только брюху вредить…

– Водочки бы с устатку, товарищ старший лейтенант, – просили за ужином бойцы, обращаясь к комбату. – С мостом управились. В самый раз наркомовских сто грамм на грудь принять.

Под взгорком в редких кустиках дымилась полевая кухня. Пахло слегка подгоревшей кашей.

Комбат оторвался от горячего котелка, вытер вспотевший над пенсне лоб.

– У меня нет. Просите у старшины.

– У того допросишься. У того один ответ, чтобы не клянчили, – вздохнул один из солдат, безнадежно ковыряя сухую кашу ложкой.

Другой боец, заканчивая котелок, со вздохом добавил:

– Мы ж не куры, пшеном закусывать. Ладно, обождем лучших времен.

– Хорошо хоть такая пища есть, – попытался приободрить саперов появившийся старшина, услышав, о чем речь. – Тыловики запоздали нынче. Немцы сильно бомбят станцию. Целый состав с продовольствием погубили изверги. Чтоб им ни дна ни покрышки. Чтоб их ассы все поутопли в этой речке. Нет, речка для них это слишком шикарно. Болотину им самую вонючую выше макушки.

– Товарищ старший лейтенант, хоть бы выпросили нам пулеметишко, чтоб иной раз пальнуть по гадам?

– Нет пулемета. Не хватает пока нам пулеметов, – сурово пояснил комбат, тщательно облизывая алюминиевую ложку.

– Все пехота забрала, нам, саперам, не досталось, – с иронией добавил один из бойцов.

– А ты, Микола, в следующий раз хоть топором, что ли, пригрози фрицу.

– Я бы пригрозил, кабы на земле с ним столкнуться. А так они себя в небе орлами чувствуют.

– Пока орлами, но наступит час, дохлыми воронами станут падать. Шибко высоко летать, больно о землю биться…

– Это верно…

После ужина саперы расположились ближе к березкам, что росли рядом с батальонными землянками.

– Глянь-ка, а молодой уснул быстро. Чуть прилег и того, храпака дал, – тихонько кивнул в сторону Климента пожилой боец.

– Давеча на речке шибко очумел, – добавил новгородец. Он примостился рядом с новичком Ворошиловым.

– Привыкнет.

– Если, конечно, не убьют, – отозвался боец неподалеку. Он лежал на спине, укрывшись плащ-палаткой, и глядел в темнеющее от сумерков небо.

– Слышь, Микола, а ты местный? Из курских?

– Ага. Я тут совсем рядышком родился. В Прохоровке. А что?

– У вас здесь всегда такие ночи теплые в июле?

– Всегда. Кабы не так, то спать бы не стал на воздухе, забрался в землянку.

– На воздухе дышится легко. Свежо. Портянками не пахнет.

– Так почаще портянки стирай.

– На войне не настираешься…

– И то верно.

Напрасно переживала баба Люба. Закусок наготовили столько, что весь стол уставили. Винегрет и селедка, посыпанная колечками репчатого лука, котлеты, тонкая копченая колбаска и вареная толстая, о которой в очередях умоляли невозмутимых продавцов, чтобы давали по «полпалки», соленые огурцы и грузди, румяная стряпня. Удивительный и труднообъяснимый, но имевший место в период «развитого социализма» факт: магазинные полки пусты, а на столах у людей в праздники все как положено. Борьба с пьянством и водка по талонам – две бутылки в руки на месяц – а за столом в стопки и рюмки ведь не чай наливали и не чаем чокались. Откуда что бралось у советского человека – умом, наверное, не понять.

В доме жарко. С утра готовили на плите. Баба Люба всегда считала, что на плите вкуснее получается блюдо, чем на электрической плитке. Взять хоть щи, хоть каши, хоть пожарить чего. Те же котлеты или картошку.

Степан скинул китель, оставшись в майке-тельнике.

За шумный радостный вечер многое чего было. И слезы радости у мамы Люси, и скупая слеза у кого-то из фронтовиков, приятелей Климента Ефремовича, и пожеланий было много. Не обошлось без воспоминаний. Коснулись политики и бардака в стране. Угроз мировому империализму. Мол, если чего, получат по сопатке, как это уже делают наши доблестные воины-интернационалисты в Афганистане. Правда, упоминая Афганистан, понижали голос, говоря потише. И хотя той необъявленной войне уже почти десять лет, но по-прежнему еще оставалось убеждение, что это всего лишь защита южных рубежей нашей страны. Степан многое мог был рассказать, но перед увольнением в запас замполит настойчиво, нет, не приказывал, как можно приказать дембелю, уже практически вольному через несколько часов парню, который после постановки на учет в военкомате и вовсе станет гражданским человеком, замполит просил придерживать до поры до времени язык за зубами.