В тумане тысячелетия - Александр Красницкий

— Но как же ты попал сюда? — спросил Аскольд.

— Сейчас узнаешь... С богатой добычей пошли мы внутрь страны, предавая всё огню и мечу. Ладьи наши легко шли по глубоким рекам. Но всё на земле изменчиво. А ратное счастье тем более... В одной битве нас победили.

— Так же, как и нас, — с грустью сказал Святогор.

— Что делать! Всё во власти богов! — пожал плечами Олоф. — И ты не печалься, друг. Не всегда боги будут немилостивы к нам... Так вот, нас победили, и, спасая свою жизнь, мы бежали... Я был ранен. И когда пришёл в себя, уже был заключён в этой темнице.

— Зачем же берегут тебя?

— Они знают, что я викинг, и, вероятно, держат меня до того времени, когда нужно им будет обменять меня на кого-нибудь из своих... Я на это и надеюсь. Но засиделись дома товарищи, и в продолжение многолетнего плена я только ваши рога слышал под стенами сего замка.

— Увы! Мы не могли освободить тебя.

— Всё равно. Слава богам! Теперь я знаю, что за вами придут и другие... Верьте, друзья, мы скоро будем освобождены... Но, чу! Что такое? Я слышу бряцанье оружия...

Все четверо пленников смолкли и стали с замиранием сердца прислушиваться к доносившемуся до них откуда-то издалека неясному шуму.

Тяжёлая дверь тут распахнулась. Вошли несколько вооружённых людей. Они прямо подошли к группе варягов.

— Вот этого! — сказал один из пришедших, по-видимому, начальник, указывая на Святогора. — А вы, собаки, ждите, пока вам не кинут костей на ужин.

— Иди, варяг! И не вздумай сопротивляться! — один из стражников подтолкнул Святогора к двери.

Они тесным кольцом окружили пленника.

два только Святогора вывели за дверь тюрьмы, как стража оставила своего пленника. Варяг стоял, недоумевая, что такое ждёт его. Стража тоже угрюмо молчала, как будто поджидая ещё кого-то. Начальник её с заметным неудовольствием косился на пленника, ворча что-то, вероятно, очень обидное для последнего, сквозь зубы.

До Святогора долетали только отдельные слова, смысл которых был ему далеко не ясен.

— Свернуть бы шею этому разбойнику, и делу конец. А тут возись с ним!.. Право, эти причуды стали переходить границы...

— Перестань ворчать, старик! — раздался вдруг молодой звонкий голос. — Делай лучше то, что тебе приказано, если хочешь заслужить благодарность госпожи и стакан доброго вина.

Святогор оглянулся на голос. Позади сурового начальника стражи стоял молоденький паж. Его недетское смышлёное лицо лукаво улыбалось. Свой смеющийся наглый взгляд он устремил на пленника. Губы пажа подёргивались при этом и складывались в ироническую улыбку.

— Ну, ну, старик, шевелись же скорей... Или не знаешь, что каждая минута ожидания кажется целым веком! — понукал стражника паж. — На, на. Возьми вот это.

Он протянул воину шёлковую чёрную повязку.

— Эй ты, разбойник! — закричал тот, принимая её. — Давай-ка скорей твою голову да поворачивайся живее! Что, не хочешь, молодец?

Несколько сильных рук потянулись к варягу. У него мелькнула было мысль о сопротивлении, но стражники нагнули ему голову, и через несколько мгновений глаза его были туго завязаны повязкой. Потом его повели по каким-то путанным переходам и наконец заставили подниматься по крутой и узкой лестнице. Святогор решительно не понимал, куда и зачем его ведут, и, конечно, ничего для себя хорошего не ждал от этой таинственной прогулки.

Наконец он услышал, как хлопнула дверь, и тотчас же приятное тепло охватило его иззябшее в сыром подземелье тело.

— Стой здесь и не двигайся. Жди, пока не снимут с тебя повязку, — услышал он грубый голос стражника.

Кажется, стражники ушли. Всё кругом стихло. Где-то рядом потрескивали горящие дрова в камине да издали, из открытого окна доносился городской шум.

Святогор сделал движение, как бы желая освободиться от верёвок, которыми связаны были его руки, но те ещё более врезались в тело. Он сделал шаг вперёд и задел бедром край стола. Стол, сдвинутый с места, загремел, и к этому шуму присоединилось восклицание...

-Как хорош этот варвар! — прошептал женский голос. — Как хорош! Он будто вылит из стали.

Холодное железо коснулось рук варяга, и он почувствовал, что свободен. Сорвать с глаз повязку было для Святогора делом одного мгновения. Первое время он никак не мог сообразить, где находится. Комната была убрана со всей роскошью, на которую только способны были люди той эпохи. Стены её были увешаны медвежьими шкурами, на них видны были тяжёлые, с богатой отделкой мечи, чеканные латы, рога; массивная деревянная мебель, состоявшая из скамей, табуретов и кресел, расставлена была у стен. В одном углу стояла прялка, говорившая о близком присутствии женщины.

И женщина действительно была здесь.

Несколько поодаль от варяга стояла, глядя на него с восхищением, высокая, богато одетая дама. Она была уже не первой молодости, но тем не менее лицо её всё-таки было прекрасно. Чёрные как смоль волосы были гладко зачёсаны назад и скрыты под нарядным головным убором. На щеках горел яркий румянец, высокая грудь вздымалась, как будто женщина не могла скрыть охватившего её волнения.

По сверкающему взгляду Святогор узнал в ней ту даму, которая приходила в тюрьму.

— Как ты хорош, норманн! — снова повторила она на родном для Святогора языке. — И как жаль, что ты не сын нашей страны. Среди наших рыцарей ты был бы украшением.

— Кто ты, благородная дама? — изумился варяг.

— Кто я? Не всё ли тебе равно? Довольно того, что ты в моей власти. Достаточно одного моего слова, чтобы ты пал мёртвым. Но ты мне нравишься и потому будешь жить, пока... пока не найдётся другой, более достойный моего внимания.

— Я не понимаю тебя, благородная дама.

— Повторяю тебе, что ты мне нравишься. Ах, норманн, норманн, как жаль, что ты язычник... Но что я говорю! Ты, наверное, голоден. Вот стол, накрытый для тебя. Садись, пей, ешь и дай мне полюбоваться тобой.

Святогор не заставил себя просить. Голод действительно начал мучить его, а стол, уставленный яствами, давно уже обратил на себя его внимание.

Хозяйка, однако, не прикоснулась ни к одному из блюд, приготовленных для угощения.

— Я видела тебя в первый раз тогда, у церкви, — говорила она, не спуская со Святогора блестящих глаз. — Ты тогда ещё поразил меня своим вдохновенным видом. Страшное это было мгновение, а я всё-таки любовалась тобой, забыла об ужасной, смертельной опасности — так ты был прекрасен! Я увидела в тебе нечто особенное, не разбойником казался ты, а героем, а когда ты один сдержал напор остальных, спас меня и других, я поклялась, что волей или неволей ты будешь моим... Норманн, ты околдовал меня.