Загадка убийства Распутина. Записки князя Юсупова - Владимир Хрусталев

«В конце этого, 1909 года я впервые встретил Распутина. Мы вернулись в Петербург, где я должен был провести Рождественские праздники с родителями перед отъездом в Англию. Я давно был знаком с семьей Г., и особенно связан с их младшей дочерью, ставшей ревностной поклонницей “старца”. Эта девушка была слишком чиста, чтобы понимать низость “святого человека”, и слишком наивна, чтобы здраво судить о его поступках и их мотивах. “Это, – говорила она, – существо редкой духовной силы, посланное в мир, чтобы очистить и вылечить души и руководить нашими помыслами и поступками”. Это дифирамб не поколебал моего скептицизма, поскольку, хотя я не имел никаких конкретных сведений о Распутине, все же какое-то неясное предчувствие делало его подозрительным мне. Тем не менее, энтузиазм Г. возбудил мое любопытство, и я подробно расспрашивал ее о том, кем она восхищалась. По ее словам, это был посланник неба, новый апостол; человеческие слабости не были властны над ним, пороки были ему неизвестны, и его жизнь была аскезой и молитвой. Эти слова породили во мне желание узнать человека, столь необыкновенного, и я согласился прийти к Г. через несколько дней, чтобы встретить там знаменитого “старца”.

Дом Г. находился на Зимней Канавке. Когда я вошел в салон, мать и дочь сидели за чайным столом с торжественным видом людей, ожидавших прибытия чудотворной иконы, которая призовет на дом благословение Божие. Вскоре дверь из коридора открылась, и Распутин вошел семенящими шагами. Он подошел ко мне и сказал: “Здравствуй, милый” – и попытался меня обнять. Я инстинктивно отклонился. Он язвительно улыбнулся. Подойдя к мадемуазель Г., а затем к ее матери, он без церемоний прижал их к сердцу и обнял с видом нежным и покровительственным. С самого начала что-то в нем мне не понравилось, даже оттолкнуло. Он был среднего роста, мускулистый, почти худой. Его руки были непропорциональной длины. У корней всклоченных волос можно было заметить рубец, как я позже узнал, след раны, полученной во время его сибирских похождений. На вид ему было лет сорок. Одетый в поддевку, широкие штаны и обутый в большие сапоги, он выглядел простым крестьянином. Его лицо, обрамленное косматой бородой, было грубым; тяжелые черты, длинный нос, маленькие прозрачные серые глазки с блуждающим взглядом, которые смотрели из-под густых бровей. Его странные манеры поражали. Хотя он сам был подчеркнуто развязен, чувствовалось какое-то стеснение, даже недоверчивость; можно сказать, что он непрестанно опасается собеседника.

Распутин посидел несколько минут, потом принялся мерить комнату мелкими поспешными шагами, бормоча бессвязные фразы. У него был глухой голос и неясное произношение. Мы молча пили чай, следя за ним. Мадемуазель Г. с восторженным вниманием, а я с живым любопытством.

Затем он сел возле меня и уставил на меня пристальный взгляд. Между нами начался разговор. Он говорил бегло, тоном проповедника, наставляемого Богом, цитируя вкривь и вкось Евангельские тексты, смысл которых он часто переиначивал, что вносило путаницу в его речь.

Пока он говорил, я внимательно изучал его черты. В этом крестьянском, мужицком лице действительно было что-то необыкновенное. Он вовсе не выглядел святым человеком, скорее злобным и похотливым сатиром. Я особенно был поражен страшным выражением его глаз, очень маленьких, очень близко посаженных и так глубоко сидящих в глазницах, что на расстоянии их даже не было заметно. Иногда трудно было даже вблизи рассмотреть, открыты они или закрыты, и часто казалось, что Распутин скорее прокалывает иглами, чем смотрит на тебя. Его взгляд был проницательным и тяжелым одновременно. Его слащавая улыбка поражала почти так же, как и ужасный взгляд. Кое-что просвечивало сквозь добродетельную маску; он казался злым, коварным и чувственным. Мадемуазель Г. и ее мать не сводили с него глаз и не упускали ни одно его слова.

Через минуту Распутин поднялся и, окинув нас лицемерно-нежным взглядом, сказал мне, указывая на мадемуазель Г.: “Какого верного друга ты в ней имеешь! Ты должен ее слушать, она будет твоей духовной женой. Да… Она очень хорошо говорила о тебе, и я сам вижу теперь, что вы оба хороши, подходите друг другу. А, ты, милый, ты далеко пойдешь! Очень далеко!”

С этими словами он вышел. ». (Юсупов Ф. Перед изгнанием: 1887–1919 / Пер. с франц. О. Эдельман. М., 1993. С. 104–105)