Наперегонки с темнотой - Рина Шабанова

Страх охватил и меня, да так, что сердце подпрыгнуло к самому горлу. Нащупав на тумбочке у кровати обрез, я стиснул его в руках и приготовился к худшему. Я не был уверен, чувствуют ли эти ублюдки присутствие живых, но если ему вздумается ломиться внутрь, мне придется стрелять.

Слушая, как он приближается все ближе, а звуки, издаваемые его глоткой, становятся все отчетливей, мы замерли в леденящем оцепенении. Когда он натолкнулся на дверь, раздался громкий удар. Марта резко вздрогнула и судорожно задышала, а я схватил ее за руку, давая знак успокоиться.

К нашему облегчению, ублюдок недолго потоптался под дверью, затем, обтирая стену, двинулся дальше. Шаги удалялись. По-прежнему не двигаясь с места, мы вслушивались в происходящее снаружи, а спустя время я догадался, что он ходит кругами.

Минут через пять зараженный вновь подошел к двери, стукнулся об нее и пошел на второй заход. Похоже, он намеревался прогуливаться по дому до восхода солнца, но самое печальное заключалось в том, что мне нужно было в туалет. За вечер я выпил литр воды и теперь организм настойчиво требовал избавиться от лишней жидкости.

В других обстоятельствах я бы не раздумывая воспользовался освободившейся бутылкой, однако теперь оставалось лишь ждать. Я очень надеялся, что смогу продержаться до наступления рассвета, потому как производить лишнего шума точно не стоило. Да и Марту шокировать мне не хотелось.

— Он ходит по кругу, — прошептал я ей на ухо. — Сколько сейчас времени?

Она осторожно достала из кармана телефон, прикрыла экран подушкой и посмотрела на часы.

— Пять двадцать утра.

— Дерьмо! Рассветет только через пару часов. Надеюсь, ему надоест тереться о стены и он куда-нибудь свалит.

— А если нет? — панически зашептала она.

— Если нет, я прострелю ему башку. Днем они не так опасны. — В попытке приободрить, я притянул ее к себе. — Не волнуйся, мы выберемся.

«Мы выберемся», — эти слова уже превратились в мантру, которую я без устали повторял ей снова и снова. За прошедшие часы я сказал их по меньшей мере раз десять и старался, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя сам эту уверенность ощущал все слабее.

Куда мы выберемся? Даже если все сложится удачно и я пристрелю эту тварь, а затем мы найдем машину и беспрепятственно доедем до дома, то что потом? Там нас ждет хаос и эвакуация, и я понятия не имел, сколько она продлится, а также какой теперь будет наша жизнь. Прошедшая ночь сблизила нас, но связь эта была еще настолько хрупка, что вызывало сомнения, выдержит ли она предстоящие испытания.

Для себя я четко знал, что хочу быть с ней, но одновременно с тем прекрасно понимал, какая пропасть лежит между нами. И потом, только сейчас мне пришло в голову, что я совсем ничего не знаю о ней. Вполне может быть, что у нее кто-то есть.

— Расскажи мне что-нибудь. Расскажи о себе, — попросил я тихо.

— Сейчас? — удивилась она.

— Почему нет? Нам нужно чем-то занять два часа. Мы свихнемся, если будем сидеть в тишине и слушать, что происходит за дверью. К тому же я ничего не знаю о твоей жизни. У тебя есть кто-нибудь?

У нее никого не было. Марта рассказала, что когда-то была замужем, но из этого ничего не вышло. В двадцать три года она выскочила за своего приятеля по колледжу, а уже через пару лет им обоим сделалось ясно, что они совершили ошибку. Для брака они оказались слишком молоды, кроме того, оба были больше увлечены построением каждый своей карьеры, нежели друг другом.

В дальнейшем у нее случалось несколько коротких романов, но, по ее признанию, ничего серьезного они из себя не представляли. Каждый из них завершался по одной причине — Марта была чересчур влюблена в свою работу.

— Журналистика все, что у меня есть, — с категоричностью заявила она, чем тут же привела меня в скверное настроение. — Вы, мужчины, хотите слишком многого и никто не готов мириться, что в моей жизни есть вещи, которые являются для меня важными. Все мои бывшие парни рано или поздно начинали требовать больше, чем я могла дать или ставили перед выбором — либо они, либо работа. Я всегда выбирала работу. Ну а ты? Теперь твоя очередь.

— Разве тебе недостаточно того, что писали обо мне в газетах? — усмехнулся я. — Вдовец, имеющий десятилетнюю дочь и проблемы с законом, бывший алкоголик, владелец зачуханной автомастерской, житель такого же зачуханного городишки и, возможно, будущий заключенный на долгий двадцатилетний срок. Как тебе? Такой характеристики хватит?

— Нет. Эту чушь писали в газетах, а я хочу послушать твою историю. — Мне показалось, что Марта улыбается над тем, какими словами я себя описал. Устроив поудобней голову на моем плече, она мягко попросила: — Расскажи мне о своем детстве. Каким оно было? И какой была твоя семья?

И я рассказал. Рассказал, что отец всю жизнь пил, пока в тридцать девять лет не свалился от болезни печени, а в сорок шесть от нее же не умер. Рассказал, что во время своих пьяных загулов он нередко поднимал руку на мать, а она, несмотря ни на что, от него не уходила. Она терпела все — его хронический алкоголизм, паршивый характер, побои, отсутствие денег и даже измены, а когда он заболел, в придачу ко всему вышеперечисленному, взвалила на себя непосильную ношу по уходу за ним.

— В детстве у меня бывали периоды, когда я люто его ненавидел и никак не мог понять, почему она от него не уйдет, — тихо шептал я. — Не понимал, почему она терпит, ведь он вел себя с ней совершенно по-скотски. Даже когда он уже болел, то и дело орал на нее, постоянно чего-то для себя требовал, вел себя как эгоистичный, самовлюбленный мудак, которому все вокруг должны, хотя, кроме своего мизерного пособия, не приносил в семью никакого дохода. Чтобы продержаться на плаву, мать много работала, но почти все уходило на его лечение. — Унесясь воспоминаниями в прошлое, я надолго замолчал, но потом усмехнулся и продолжил: — Из-за него я не поступил в колледж, а когда мне исполнилось пятнадцать, тоже начал работать. Если бы по-настоящему хотел, я мог бы, наверное, уехать, но не представлял, как оставить ее с ним одну. Как только я стал постарше, при мне он опасался корчить из себя крутого парня, а сама она бы не справилась. Да и денег вечно не хватало, так что… Не стану лицемерить