Инквизитор. Утверждение правды - Надежда Попова

– Намерены предъявить мне обвинение, майстер инквизитор? – угрюмо поинтересовался рыцарь, и наследник шагнул вперед, чуть повысив голос:

– Ульбрехт!

– Не стоит умничать, – словно не услышав его, посоветовал фон Редер с откровенной угрозой, – изрекая сентенции, каковые я, по вашему мнению, не в силах осмыслить. В моих руках побывало не только оружие, и прочесть я умею не только немецкую надпись на гербе. Так, к сведению. Et de lingua effrenata, господин дознаватель, veniunt incommoda multa[59].

– Lingua est bostis hominum[60], – благодушно согласился Курт, и наследник, кивнув на возникшего из-за ближайшей каменной стены телохранителя, прервал, не дав ему продолжить:

– Ваш inspector возвращается, Ульбрехт, не залитый кровью и не волоча за собою труп. Полагаю, это означает, что путь безопасен?

Тот не ответил, лишь одарил майстера инквизитора еще одним убийственным взором, и Хауэр приглашающе повел рукой, предпочтя произошедшей перепалки не заметить:

– Прошу вас, Ваше Высочество. Наш гипотетический любовник уже миновал пару кварталов.

Фридрих помялся, оглядев возвышающиеся перед ним препятствия, глубоко переведя дыхание, расправил плечи, встряхнул руками, пытаясь расслабить мышцы, и инструктор нетерпеливо поторопил его, весьма ощутимо пихнув в спину:

– Вперед!

На то, как его новый подопечный преодолевает первую стену, Хауэр смотрел, морщась, точно от зубной боли. Не сказать, чтоб принц неуклюже шлепался наземь и нескладно карабкался по отвесу, однако и скорость, и слаженность движений оставляли желать лучшего.

– Знаю, – не дав инструктору произнести ни слова, сказал Фридрих недовольно, возвратившись к старту, и прижал к губам ладонь с короткой неглубокой ссадиной. – Плохо.

– Безобразно, – возразил Хауэр и, тяжело вздохнув, проговорил с расстановкой: – Вы, Ваше Высочество, не только будущий Император – вы уже властелин. Вы царь природы. Человек. Так почему, скажите мне на милость, мертвый камень и струганое дерево руководят венцом творения? Нельзя подлаживаться под окружающее – сквозь него надо просто идти; если окружающий мир мешает и нет возможности устранить помеху – ее надо просто игнорировать. Ведь не подбираетесь вы кошкой всякий раз, когда надо перешагнуть ветку, лежащую поперек дороги? Не сжимаетесь в комок, чтобы перескочить лужицу на мостовой?

– Боюсь услышать в ответ очередную отповедь, – пробормотал Фридрих, – однако замечу, что стена в полтора роста без единой вмятины или выступа – не лужа и не ветка.

– Потому что вы смотрите на нее как на гладкую стену в полтора роста высотой.

– Она станет веткой, если я посмотрю иначе? – саркастически уточнил Фридрих. – Думаю, такие чудеса мне не под силу.

– Она останется стеной, – строго возразил Хауэр. – Останется. Там останется, за спиною. Чему, по-вашему, я пытаюсь вас научить, принуждая скакать через эти препятствия? Чего хочу добиться? Чтобы вы сумели вскарабкаться на Арский ледник и установить там знамя Императора на зависть всем? Я пытаюсь, Ваше Высочество, научить вас слышать, видеть и чувствовать себя самого. Говорю это уже в сотый раз: прекратите думать. Вам это вредно. За вашими мыслями не остается места действию.

– Невозможно не думать, когда пытаешься решить вопрос, каким образом – не зубами ли – удержаться за ошкуренные доски, майстер Хауэр.

– Возьмите кошку, – предложил тот и, встретив вопросительный взгляд, пояснил: – К примеру. Возьмите кошку и швырните ее в воздух. По-вашему, она будет думать, когда развернется и приземлится на лапы? По-вашему, волк думает, как изгибаться на поворотах, когда петляет вслед за зайцем?

– И что характерно, – заметил Фридрих недовольно, – заяц не думает тоже. Когда бежит по колее впереди коня, пока его не затопчут, не догадываясь свернуть в сторону.

– Думает, – не запнувшись, возразил Хауэр. – Он думает, что колея – это нарочная тропка, предназначенная для того, чтобы по ней бежали; заяц делает неверные выводы, и это его губит. Тело неверного вывода сделать не может. Именно когда натуральные инстинкты затмеваются попытками рассуждать не к месту – тогда и наступает поражение. Забудьте думать, Ваше Высочество, и отпустите тело на волю, дайте свободу всему, что заложено в нем Господом Богом еще от рождения. Оно само все знает, ваша натура сама за вас решит, что и как надо сделать, не мешайте ей неуместными умствованиями и расчетами – непременно ошибетесь.

– Послушайте, майстер Хауэр, – явно всеми силами сдерживая раздражение, поинтересовался наследник, – а эти беличьи скачки вообще кто-то, кроме вас, может повторить?

– Стало быть, того факта, что это могу я, вам недостаточно, Ваше Высочество? Коли уж вы такой охотник до размышлений над основами всех явлений – поразмыслите о такой простой вещи: по логике, у вас это должно выходить куда легче. Вы юноша, почти втрое меня младше, а стало быть, ваши мышцы и суставы гибче, что должно способствовать наилучшему исполнению всех этих сложных трюков.

– И тем не менее, – упрямо заметил Фридрих, – если судить по реакции отца Бруно, вы единственный, кому удается взлететь на гладкую стену и на лету проскользнуть в щель размером с лисью нору. Не думали о том, что другим это просто не под силу?

– И это мой будущий правитель, – сокрушенно качнул головой Хауэр. – Человек, который полагает, будто ему не по силам сделать то, что делает другой простой смертный. А где же хваленая рыцарская гордость, Ваше Высочество? Где превосходство благородной крови над плебеем?

– А я полагаю надменность грехом. Contritionem praecedit superbia et ante ruinam exaltatur spiritus[61].

– Кто сказал вам, что сегодня у нас урок латыни и Закона Божия? – нахмурился Хауэр. – Меня сейчас мало интересуют ваши познания в притчах, Ваше Высочество, и вот что я вам скажу: попрошу не выдавать леность и страх за скромность.

– Страх? – оскорбленно переспросил наследник, и тот кивнул:

– Он самый. Вы боитесь опозориться и лишний раз сделать что-то не так, как должно. Не будь при вас ежеминутной охраны, я разрешил бы эту задачу просто – я закрыл бы глаза на вашу слабость и оставил бы вас здесь упражняться в одиночестве часа на два-три, однако приходится работать с тем, что мы имеем. Придется позориться, придется падать, раниться, подниматься и идти дальше. Поверьте, я навидался такого, что никакая ваша оплошность не станет для меня чем-то небывалым. Рассказывать о ваших провалах я тоже не стану, и господин барон, я полагаю, также не намерен сплетничать. И – да, лень. Для того, чтобы суметь сделать то, что делаю я, надо лишь поставить себе цель и идти к ней. Это просто, Ваше Высочество. Сложно, но просто.