Черный Триллиум - Андрэ Нортон

Она замолчала, взгляд ее словно остекленел — Первая в Доме долго смотрела куда-то за спину Кадии. Чтo она там увидела? Принцессу даже чуть передернуло — ей стало стыдно за свою горячность, глупость. Она по существу ничего не знала. Оказывается, здесь когда-то тоже шла война. Кто и с кем сражался? Может, в этом сокрыта тайна Исчезнувших?

— Какая тогда замечательная жизнь была здесь! Стоит только послушать наши легенды… Как ты считаешь, каким образом наша страна докатилась до того состояния, в котором пребывает ныне? Мы разобщены, распались на отдельные племена, путешествовать по нашим дорогам — все равно, что играть со смертью, а во многие области Гиблых Топей вообще хода нет. Та война была не нами развязана, мы ее дети, и когда те, кто сражался, сгинули, мы обнаружили, что находимся в странном мире. Нам пришлось потратить много усилий, чтобы сделать его пригодным для жизни. Потом ниссомы дали клятву, что больше никогда не будут участвовать в истреблениях народов. Пусть это свершается без нас.

Мы обязаны жизнями Белой Даме из Нота, с ее помощью нам удалось восстановить мир. Если на нас нападут, мы будем защищаться, но первыми никогда не поднимем оружие. Отправляйся в Нот, королевская дочь, там ты найдешь ответы на свои вопросы.

С этим Кадия волей-неволей вынуждена была согласиться.

Отдохнув, принцесса и охотник вновь отправились в путь, и чем дальше они забирались в болота, тем удивительней и опаснее становилась окружающая местность. Скоро на глазах изменились растения, позеленела и начала покрываться странными пузырями вода. Повсюду еще виднелись заросли тростника, чьи метелки по-прежнему ослепительно блистали на солнце. Уже на другой день в топях начали попадаться небольшие острова — холмы, поросшие лесом, которые выступали из гнилой, обильно рождающей пену воды.

Проплывая мимо островов, Кадия не могла скрыть своего удивления — подобных деревьев она никогда не видывала. Да и ползучие растения, которых здесь было видимо-невидимо, поражали своим необычным видом. Стебли у них были по большей части золотисто-белые, по всей длине располагались отвратительные ярко-алые узкие щели, напоминающие незаживающие раны. Из них постоянно что-то капало. Зловоние вокруг стояло невыносимое…

Короткий посвист Джегана насторожил девушку. Она едва успела вцепиться в оба борта, как охотник могучим гребком резко бросил лодку в сторону. Потом в другую… После он быстро погнал плоскодонку подальше от встававшего по правую руку островка. Там творилось что-то невероятное… С ближайших к воде деревьев начала густо осыпаться листва. Джеган бросил весло, схватил короткое копье, которым обзавелся в деревне, и принялся вращать его над головой. Опадающие листья плавно снижались на них, но благодаря предусмотрительности Джегана, отогнавшего лодку, только один широкий, с бахромой по краям, листок спикировал на Кадию, но и его охотник ловко отбил копьем.

Принцесса во все глаза следила за упавшим в воду существом. Бахромчатая шерстка оказалась подобием ножек, быстро-быстро задвигавшихся в воде и погнавших эту мерзкую тварь к ближайшей суше, где она начала ловко взбираться по стволу, потом по ветке, где и замерла, изображая из себя невинный листок.

— Снафы, — объяснил Джеган. — Здесь их много. Лапки у них вроде коготков — если вцепятся, не отдерешь, да еще и яд впрыснут.

Кадия невольно порадовалась, что, добравшись до родной деревни, Джеган решил теперь плыть в светлое время суток. Объяснил он свое решение тем, что они настолько удалились от проторенных путей и тропок, связывавших различные части Гиблых Топей, что можно не опасаться засады. А вот к подобным нападениям, какое только что совершили снафы, следовало быть готовым каждую минуту.

По-прежнему дорогу им указывал амулет — тусклая искорка, горевшая на одном из лепестков. Кроме того, Джеган ориентировался по солнцу, по растениям, так что лодку они гнали вперед изо всех сил — Джеган в основном на веслах, а принцесса помогала ему шестом.

Теперь она постоянно вспоминала сестер. Неужели они стали жертвами этого негодяя Волтрика? Но что-то внутри нее подсказывало, что Харамис и Анигель живы. Меньше тревоги вызывали воспоминания о Харамис. То, что она спаслась, в общем-то, не вызывало сомнения. Ее старшая сестра не из тех, кто не может поставь за себя. Но если Харамис жива, если добралась до Великой Волшебницы, значит, она уже вступила на путь борьбы. Именно эта неизвестность, незнание планов Харамис удручали ее больше всего. Вот с Анигель дело обстояло похуже. Схватили ее тогда у колодца или нет? Сжимая амулет со священным цветком, она не раз задавала этот вопрос — обращалась к Триллиуму, к небу, к хлюпающей под ударами весел воде, к джунглям, к птицам и рыбам, даже к звездам. Ожидая ответа, она ощущала томительную сладость в душе — это был верный знак, что Анигель жива. В противном случае ей было бы дано знамение. Обязательно. Она так и объясняла на привалах Джегану. Тот обычно помалкивал, случалось, кивал или пожимал плечами, вздымая реденькие брови, отчего его мордочка с приплюснутым носом и остренькими ушами принимала такое комическое выражение, что Кадия с трудом удерживалась от смеха. В разуме, в опыте, в мудрости, наконец, ему не откажешь, но вид у него в минуты размышлений был очень потешный. С Кадией он соглашался в главном — случись что с Анигель или Харамис, это стало бы известно. О происшедшем долго бы судачили и ниссомы, и уйзгу, и вайвило… Кое-что бы долетело и до них… Лаборнокцы не упустили бы возможности объявить, что наследницы трона преданы смерти. Это бы значило для всех племен Народа, что возврата к прошлому не будет…

О-о, это была очень тонкая политика! У Кадии руки чесались от желания вступить в борьбу. Только без всяких магических ухищрений… Но чем дальше, тем яснее она начинала осознавать, что присутствие во вражеском стане Орогастуса неодолимо переводило будущий театр военных действий в какие-то заоблачные, таинственные дали и, не разобравшись что к чему в тех оккультных пространствах, смешно было начинать войну.

Это была грустная мысль, но отбросить ее было невозможно…

К вечеру небо затянуло тучами, и в ранних сумерках Джеган повернул лодку к зарослям тростника. Золотистый свет, рождаемый местной растительностью, угасал на глазах.

В нише, образованной двумя стенами тростника, Джеган бросил якорь. Они всухомятку поели, потом охотник коротко распорядился:

— Спи!

Легко сказать — спи! Но как уснуть в этой проклятой, полной опасностей темноте? Мрак сгустился до такой степени, что в нем расплывалась фигура Джегана, сидевшего на корме. Принцесса долго ворочалась, бормотала, поминала болота недобрым словом, потом неожиданно легко, свернувшись клубочком, провалилась в дрему. Ее посетил сон — даже скорее видение… Все было, как наяву: она подходит к какому-то городу (не Тревисте), прекрасно сохранившемуся, без примет одряхления или развалин. Тем не менее он казался вымершим. На стенах — никаких следов караула, часовых; никто не входит и не выходит из распахнутых ворот. Они появились внезапно — мостик, опущенный через ров, две металлические огромные створки; в глубине такие же ворота, тоже открытые. Ее как бы приглашали войти… Манили… Или заманивали?..