Стратегия исхода - Дуглас Рашкофф

– Страх господень.

– В некотором роде. Второй группе в центре выделено шесть оргазмов на двадцать четыре часа. Зеленый горит, пока у них остаются оргазмы, потом загорается красный. Они неизменно используют свои оргазмы в первые пять минут и остаток дня хандрят. Обрати внимание – худые, на раздражители не реагируют.

Обезьяны в этом ряду были какие-то вялые и подозрительные.

– Теперь эти объекты. – Греко показал на правую стопку обезьян. – У них в клетках есть красная, желтая и зеленая лампочки. Красный означает, что кнопка оргазма не работает. Желтый предупреждает, что кнопку активируют через пять минут. А зеленый – что кнопка работает. За сутки – шесть циклов до зеленого.

– И они самые счастливые?

– Ну, весят больше всех, тесты на рефлексы – с другими не сравнить.

– Хм-м.

– Но интереснее всего – как они стали реагировать на лампочки. Пока горит красный, они едят, спят, даже совокупляются. Загорается желтый – они все бросают и хватают пульт. Даже соитие прерывают, чтобы приготовиться.

– Диковато.

– Но это не все, – с воодушевлением продолжал Греко. – За пять минут, пока горит желтый, они полностью достигают кондиции.

– У них встает?

– Именно. И довольно мощно. А через пять минут, когда включается зеленый, они достигают оргазма сами по себе, включена кнопка или нет! Иногда кончают, не успев даже кнопку нажать. В чистом виде условный рефлекс.

– И с самками получается? Пригодилось бы. – Мою шуточку Греко оставил без внимания.

– В каждом эксперименте, от кур до обезьян, те, кому предлагается наибольший контроль над выбором, справляются хуже всех. Все они достигли состояния, аналогичного психозу маньяка, застрявшего на липучем веб-сайте.[167]

Мой приятель из колледжа лечится от этого по сей день.

– А идеально всегда справляются те, чьи интерфейсы обеспечивают предсказуемые результаты за счет автономии.

– И что вы пытаетесь доказать? – спросил я. – Что людям нравится, когда командуют машины?

– Наша компания с должным прилежанием именно к этому и стремится. Мы изучаем долгосрочные следствия нашей философии интерфейсов. Так как после инсталляции наши системы фактически поддерживают себя сами. Форма техноэкологии, задуманная нашим первым директором.

– Сноубордистом?

– Совершенно верно. Он предсказывал, что многие наши сегодняшние разработки станут неотъемлемыми элементами завтрашней цивилизации. Программа будет видоизменяться без дальнейшего вмешательства. Мы активно участвуем в эволюции своего вида.

– Ух ты. Высокоразвитое общественное сознание. – Наверное, я высоковато поднял брови.

Греко впервые заговорил простыми словами:

– Это типа что, сарказм? Если не веришь в то, что мы делаем, может, не стоит тебе…

– Греко, выдыхай, ладно? Мы всего лишь о коммерческом интерфейсе говорим. Не о новом же обществе.

У одной обезьяны погасла красная лампочка и загорелась желтая. Обезьяна ринулась к пульту, затем уселась в предвкушении.

– Но поскольку мы создаем реактивные, самоадаптирующиеся интерфейсы, отныне эволюцией правит программирование. Алгоритм «Синаптикома» модифицирует реакции пользователей с тем, чтобы управлять их поведением.

– Как управлять?

– Пока – чтобы вести пользователей к целям, которые мы запрограммировали. Считай, серия интеллектуальных агентов.

– То есть? «Шоппинг-ассистентов»?[168]

– Да, но шоппинг-ассистент на Алгоритме «Синаптикома» взаимодействует с тобой, собирает о тебе информацию, а потом ее использует, чтобы влиять на твое поведение. Всякий раз, когда ты принимаешь или отвергаешь предложенную им покупку, агент подстраивает свой способ предлагать. И научается в конце концов, как заставить тебя раскошелиться.

– То есть запоминает, какие товары мне нравятся.

– Агенту важнее не найти, что ты просил, а скорее внушить тебе, что он хорошо поработал, и заставить тебя принять его предложение. Таким образом, формировать или видоизменять спрос ему не сложнее, чем удовлетворять.

– Но есть разница между «получить, что хотел» и «думать, будто получил, что хотел».

– И какова же она?

Ответа без той или иной примеси теологии я бы все равно не нашел.

– А что происходит с конечным пользователем? – спросил я. – Превращается в реактивный механизм?

– Вовсе нет, – отозвался Греко, постучав к шимпанзе. – В довольную обезьяну.

Тяжело дыша, обезьяна таращилась на желтую лампочку. Меж мохнатых бедер – мощный сухостой.

Из лаборатории мы направились дальше, к человечьей рабочей зоне. Хотя бы номинально человечьей. Зеленорубашечники сидели в скругленных загончиках вдоль изогнутой стеклянной стены, выходящей на реку Гудзон. На вид все довольные – пожалуй, немного чересчур. Все на местах. Ни единого карандаша или скрепки не валяется. Вообще никаких карандашей и скрепок. Одни клавиатуры, наушники и плоские мониторы.

– Панорама что надо, – сказал я.

– Нравится?

– Еще бы. Весь город видно.

– Думаешь, настоящий? – Греко скрестил руки на груди.

– Ну да, конечно. А что, нет?

– Может и настоящий. Мы инсталлировали в окна высокочеткие жидкокристаллические мониторы. Когда они отключены, стекло прозрачное. Когда включены, за окном фиктивная картинка, искусственно сгенерированная аналоговыми алгоритмами. Блиттинг я сам писал.

– С ума сойти! – Я потрогал стекло. – Помнишь блиттинг, который ты в школе наваял? Для эмулятора?

– Еще бы. Этот на том же коде строится.

– И тоже распадается на квадратики, когда рендеринг подвисает?

– Ага. – Воспоминание на секунду выбило из Греко синаптикомовские замашки. – До сих пор глючит. Льщу себе мыслью, что это фича.

На мое плечо легла рука.

– Видом любуешься? – Лори, главный зеленорубашечник, который на ранчо был.