Источник - Джеймс Миченер

Завершив четвертое чтение, он сказал Элиаву:

– Я понимаю, что ты имел в виду. Чувство современности.

– А теперь прочитай в последний раз. И сейчас на иврите. Подлинный текст Пятикнижия.

– Мой иврит оставляет желать лучшего, – запротестовал Кюллинан. – Поверю тебе на слово, что перевод просто прекрасен.

– Я хочу доказать тебе нечто совсем другое, – сказал Элиав. – И для этого твой иврит вполне годится. Слова, которые ты не знаешь, просто пропускай.

Кюллинану потребовался почти весь день, чтобы справиться с ивритским текстом, и для него это был один из лучших дней в Макоре, ибо, пробиваясь сквозь упрямый иврит почти так же, как сквозь почву, скрывающую Макор, он пришел к спокойному, но звучному символу веры, составляющему сущность иудаизма, к строчкам, которые составляли квинтэссенцию еврейской истории: «Мой отец был беглецом из арамейских краев. Он пришел в Египет вместе с другими голодными и осел здесь; но здесь его соплеменники стали большим и очень известным народом. Египтяне сурово обращались с нами и угнетали нас; они взваливали на нас самые тяжелые работы. Мы взывали к Господу, к Богу наших отцов. И Господь слышал наши мольбы и видел наши мучения, наши страдания и гнет, под которым мы жили. Господь могучей дланью освободил нас из Египта, дал нам свою руку и явил чудо своей мощи. Он привел нас в эти места и даровал нам эти земли, земли, текущие молоком и медом».

За обедом Элиав сказал:

– Вот на что я хотел обратить твое внимание. Иврит, которым примерно в седьмом веке до нашей эры было написано Пятикнижие, – тот же самый иврит, который мы возродили в Израиле после того, как он тысячу лет был мертвым языком. Поговори с любым из кибуцников. Сынок!

К ним подошел парнишка лет пятнадцати, непринужденный и раскованный; у него были закатаны рукава, потому что он занимался уборкой обеденного зала.

– Можешь ли ты найти мне кого-нибудь, кто говорит по-английски? – попросил Элиав, а когда парнишка ответил, что он и сам его знает, Элиав протянул ему Тору на иврите, показал на абзац в Пятикнижии и спросил: – Ты это можешь прочесть?

– Конечно.

– Давай.

Парнишка присмотрелся к тексту древних ивритских букв и, запинаясь, процитировал:

– «Мой отец был родом из арамейских краев, и у него не было дома. Он пришел в Египет. Их было немного, но здесь они стали народом».

– Отлично, – сказал Элиав, и обрадованный кибуцник вернулся к своей работе.

Кюллинан был поражен.

– Ты хочешь сказать… что сегодня любой образованный израильтянин может спокойно читать подлинный текст Библии?

– Конечно. Потому что для нас эта книга полна жизни. Понимаешь, ей не обязательно быть религиозной книгой. Например, этот мальчишка. Сынок!

Юноша, улыбаясь, вернулся к ним.

– Ты хоть ходишь в синагогу?

– Нет!

– Твои родители религиозные люди?

– Нет!

– Но ты знаешь Тору? И Книги Пророков?

– Конечно! – И он убежал.

– Вот это ты и должен запомнить, Кюллинан. Каждый еврей, которого ты встречал тут, на раскопках, читает Библию в оригинале легче, чем ты читаешь Чосера.

– Ты мне это доказал, – признался ирландец.

– Я еще не начал тебе доказывать, – поправил его Элиав. – Мы, евреи, продолжаем существовать в истории… а где сейчас вавилоняне, эдомиты, моавитяне с их множеством богов? Все они исчезли, а наша цепкая маленькая группа евреев все себе жила и жила. Мы смогли это сделать потому, что прочитанное тобой Пятикнижие всегда было для нас совершенно реально, ты должен был заметить один очень важный отрывок. Он имеет отношение к исторической действительности, нравится это или нет и вам, неевреям, и нам, евреям.

– Какой именно?

Не заглядывая в Тору, Элиав процитировал:

– «Ибо вы народ, преданный своему Богу: из всех народов на земле Господь назвал вас своим избранным народом».

– Хотел бы я в это верить, – сказал Кюллинан.

– А вот он верит, – показал Элиав на кибуцника, – и самое удивительное, что он верит точно так же, как и я, и тут нет ничего от расизма. Предполагаю, что ты можешь считать меня свободомыслящим человеком, если не считать, что я верю в дух Пятикнижия.

Теперь Кюллинан уже ни в чем не сомневался. Он отодвинул еврейскую Библию, но Элиав перехватил ее.

– Ключом к пониманию еврея, – насмешливо сказал он, – служит мой любимый абзац из Торы. Итак, Моисей был прославлен, как величайший человек из всех, живших на земле, который лицом к лицу встречался с Богом… и все такое. Но что было самым главным, сказанным о нем как о человеке… о живом человеке. Мне кажется, что это было мудрейшим озарением… Вот почему я и люблю Пятикнижие. Но первым делом мне придется процитировать версию короля Джеймса: «И когда Моисей умер, он уже достиг возраста в сто и двадцать лет: глаза его не видели, и сила естества покинула его». – Элиав повторил последние слова: – «И сила естества покинула его». Но в нашем еврейском оригинале восхваление великого человека кончается так: «Но влага его не истекла до конца». – Элиав закрыл книгу и положил на нее руки. – Человек, который знавал Бога, который создал народ и дал нам закон, которому мы и сейчас следуем. А когда он умер, о нем сказали: «Он все еще мог действовать в постели». У нас очень мощная и отважная религия, Кюллинан.

* * *

В Макоре же прошло восемьсот лет с того памятного дня, когда пятеро из его горожан стали участниками трагедии. В то время их деяния нашли поэтическое воплощение, и мужчины и женщины тех трагических событий превратились в богов, которые духовно обогатили религию тех мест.

Ибри Йоктан остался в памяти как божественный странник, который во главе каравана мулов пришел с востока, чтобы защитить убийцу, и легенда не оставляла никаких сомнений, что Макор гостеприимно принял его. Он тут же стал частью горожан, главным образом, потому, что Йоктан выразил желание признать главенство богов Макора над своими.

Приветствуй странника, Астарта,

Приветствуй того, кто пришел издалека,

Кто приехал на мулах, чтобы поклониться тебе.

Позднее поэтические строки ясно дали понять, что Астарта улыбнулась ему и сделала его одним из самых известных горожан, позволив ему унаследовать дом, в котором в свое время обитал человек, обратившийся к Йоктану за помощью.

Облик земледельца Урбаала претерпел более интересные изменения, ибо, когда местные поэты воспели его трагическую историю, в их устах он предстал великим человеком, владельцем обширных полей, отцом множества детей. Он попал в тиски страсти, с которой не мог справиться, и было ясно, что он потерял свою мужскую силу. Он стал богом Ур-Баалом, посланным в Макор с божественной целью. За прошедшие столетия поэты сократили его имя, и он стал главным богом Макора, всемогущим Баалом.