Вещий Олег - Наталья Павлищева

Киль лодьи делали из одного дерева, так прочнее, и многие сотни дерев рубились и свозились к воде, чтоб сделать однодревки. По велению Олега целые веси и села занимались этим делом, делали лодки, растили льны и коноплю, ткали толстину, крутили ужища. И собирали лодьи в Ново Граде и Смоленске, Чернигове, Любече, Вышгороде, чтоб по весне поставить их на воду и погнать к Киеву. А там дальше по Днепру мимо страшных порогов до самого моря. Крепкие должны быть лодьи, чтоб выдержали и пороги, и морские ветра, и обратное плаванье. Но славяне свое дело знали, лодьи выходили крепкие.

Глядя на вереницу судов, вытянувшихся по реке вдоль киевского Подола, готовых к отплытию, Олег усмехался, указывая Карлу:

– Что, видел ли где-нибудь такое? Ты вот про франков все знаешь, а они про нас знают?

Карл качал головой:

– Нет, княже.

– То-то и оно! – возмущался князь. – А надо, чтоб знали! Знали, что мы богаты, есть у нас многое, есть чем торговать!

И неизменно добавлял:

– Но чтоб понимали и то, что сильны, что свое добро и свои земли защитить от любых набежников сможем!

Больше всего князя интересовали не франки, которые далече, а ромеи, с которыми торговля шла бойкая. Чего не знал, спрашивал. Если не знали те, кого спрашивал, звал других, а нет, так и наказывал купцам разузнать. Карл дивился интересу князя и радовался.

Многое знал Карл про франков да греков, про саксов да арабов, про дальние страны, а вот про славян – мало. Но не стеснялся в том сознаться и с любопытством расспрашивал людей сведующих. Только очень быстро понял, что историю славянскую лучше всех те же волхвы знают, к которым князь ходит.

Долго маялся Карл, не решаясь спросить у Олега, можно ли и ему на капище сходить, с волхвами поговорить. Боялся гнева княжьего, может, чужому и вовсе нельзя туда приближаться. Потом стал осторожно выспрашивать о том, чего не знал, про богов славянских, про племена, про города древние. Когда Олег понял, что теперь уж не Карл его учит, а он Карла, захохотал. Но ответил, что расспросить лучше у волхвов. Франк даже обрадовался, не нужно просить, князь сам упомянул.

Олег вздохнул:

– Ох, и любопытен ты! Пострадаешь когда-нибудь за это! Так и быть, спрошу, можно ли тебе прийти.

Старый волхв ответил, долго не думая, что любого человека, который не праздно интересуется, всегда рад видеть. Чужеземцу не все открыто будет, и свои не все знают, но то, что молодому княжичу передать сможет, это расскажут непременно.

С тех пор на капище зачастил и Карл, подолгу сидел рядом со старцем, его речи слушал. Сам говорил мало, только спрашивал. А что потом рассказывал Ингорю – про то только он и знал. Но мало одному рассказать, чтобы другой все понял и запомнил, если человек сам не захочет, никакое учение в нем долго не задержится.

Ингорь не хотел, ему не слишком нравились рассказы про славянских богов и обычаи, про то, как раньше жили и где селились. Другое дело – про Атиллу или готов… Франк напоминал, что из-за гуннов у славян осталось только семь родов, спасшихся в глухих лесах, но княжич только фыркал, ему было неинтересно слушать про славян. Другое дело скифы! Лихие наездники, смело воевавшие со всеми подряд, будоражили воображение мальчика.

Шуй, купец, не единожды ходивший в самые разные земли с самыми разными товарами, наконец решился. Он хорошо знал Хазарию и положение дел в ней, всегда страдал от необходимости платить в Итиле десятину и дрожать от возможности угодить на невольничий рынок за малейшую провинность перед местными чиновниками. Шую очень хотелось нет, не спокойной жизни, а уверенности. Он готов быть снова и снова идти с караванами на край земли, но должен был знать, что обязательно вернется, не сгинет в бескрайних просторах хазарских степей. Шуй уже несколько раз слышал от купцов о новом киевском князе, слышал о его стараниях сделать Киев крепким. В первый раз это едва не стоило бедняге купцу жизни, об отказе киевлян платить дань Хазарии чиновнику в Итиле сказали как раз тогда, когда перед ним стоял, ожидая разрешения начать торговлю, несчастный Шуй. Гнить бы косточкам купца в канаве хазарской столицы, не окажись случайно тут же знакомый хазарин-иудей. Только сверкнул на Шуя глазами чиновник, только рот открыл приказать бросить беднягу в яму, как иудей, увидев Шуя, рассмеялся:

– Это же не киевлянин! Он только скору возит киевскую, а так наш, иудей из Корсуни.

– Из Корсуни? – удивился чиновник. – Где твой дом в Корсуни?

Знакомый иудей Ягуда сказал первое, что пришло в голову, но, к счастью, Шуй не просто бывал в Корсуни, а имел там друзей, поэтому легко назвал один из домов, где его всегда хорошо встречали.

Удалось откупиться от чиновника дорогими подарками, почти все отдал тогда Шуй, только бы уйти живым из Итиля. Понял тот чиновник, что купец славянин и не из Корсуни, потому и выманил у него скоры сколько хотел. Шуй постарался быстро убраться восвояси, отдав товар за гроши, только что не в убыток, местным торговцам, но обиду на хазар затаил нешуточную. Только что он мог, простой купец, в его ли власти воевать с Хазарией? Потому, когда услышал в третий раз про сильного киевского князя Олега, решился-таки пойти к нему.

Олег, привыкший с юности, что удобство для сильного воина – дело если не последнее, то совсем уж не первое, не особо заботился и об удобстве тех, кто жил рядом. Дружинники князя не жаловались, они привыкли к тому же, а вот бояре да князья, что пришли в Киев вслед за князем или были еще при Аскольде, норовили построить себе новые хоромы – удобные и просторные. Олег не перечил. Сам он остался в тереме, первые камни которого закладывал, может, еще сам Кий. На первом ярусе от больших сеней по обе стороны расходились длинные узкие переходы. В самих сенях все время есть княжьи дружинники – гриди, мимо них не пройдешь. Это не потому, что князь боится, так было заведено еще при самых первых князьях, Олег не стал менять. Гриди встречают тех, кто зачем-то идет к князю или его ближним, и провожают.

Мало кто старается беседовать с Олегом в тереме, его можно застать там только с рассветом или уж в совсем плохую погоду. Даже заморские гости или послы норовят перехватить князя на бегу, он и дела многие решает так же – споро, не отрываясь от своих занятий. Иначе не успеть. Привык Олег вставать до света и засыпать, когда уж весь город погружен в ночную тьму. Те, кто знает князя хорошо, стараются пристроиться к его шагу с утра и иногда бегают следом до полудня, пока не дождутся своей очереди сказать надобность. Так и мечется по Киеву и окрестным землям за Олегом немалая толпа разных людей. Но он никого и ничего не забывает.

В сенях и переходах нижней части терема стоят тяжелые светильники, такие же висят под потолком, каменный пол местами с канавками, протертыми множеством ног. Здесь пахнет сыростью и звуки шагов гулкие, но глухие, точно камень сначала отталкивает их от себя, а потом, опомнившись, забирает и гасит. Один из переходов ведет в княжескую трапезную, там ежедневно князь ест со множеством народа, сказывается варяжская привычка держать пиры со всей дружиной. Только теперь не столько дружинников за столами, сколько разных людей, с которыми у князя дела. Дружина не в обиде, Олег не забывает старых друзей, старается, чтобы дружина была всегда сыта и не имела ни в чем надобности. Тех, кто сильно посечен в боях или просто состарился, князь селит в гридне и поит-кормит со своего стола. Оставшиеся на службе, видя такое, спокойны – если и станут немощны, то, пока Олег жив, им околеть в нищете не грозит.