Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

Говоря все это, он смотрел на картину прояснившимся взглядом. И, не отводя от нее глаз, сказал:

— Я надеюсь, что могу верить вашим словам, и вы не пытаетесь играть со мной в игры. Это вышло бы вам боком.

— Как можно, ваше преосвященство! — Афра притворилась возмущенной, хотя мысленно давно искала возможность выпутаться из сложившейся ситуации. Но ее надежда тут же разбилась вдребезги, когда, все еще глядя на святую Сесилию, Вильгельм продолжил:

— Мне доподлинно известно, что вы вовсе не невинная девственница, которую изображаете на картине.

— Как вы правы! — иронично ответила Афра епископу. — Да, признаю: я уже спала с мужчиной. Так что вы будете не первым.

Епископ с укором посмотрел на Афру:

— Я не это имел в виду. Кстати, это очень противно — девственница в постели. — Он указал пальцем на картину. — Картина может кое-что рассказать.

— Например?

— Что вы — детоубийца!

Слова епископа словно взорвались у Афры в голове. Ей показалось, что голова ее вот-вот лопнет. Казалось, сердце ее остановилось. Она забыла, что нужно дышать.

— Откуда вам это известно? — бесцветным голосом спросила девушка. Собственно говоря, ей было все равно, откуда Вильгельм фон Дист об этом узнал. Главным было то, что ему известна ее тайна, которую она скрывала даже от Ульриха. Как он отреагирует, если узнает об этом? Нет, Афра действительно не хотела об этом знать и охотнее всего забрала бы свой вопрос назад.

Но епископ ответил:

— Только некоторые алхимики, теологи и магистры искусств владеют секретами учения иконографии. Оно принадлежит к числу тайных наук, таких как ятроматематика — ветвь искусства врачевания, которая рассчитывает действенность медикаментов по часу их приготовления и применения, или некромантия, задачей которой является магическое призвание демонов. Я хоть и не изучал теологию, зато изучал искусство иконографии в Праге, где живут беднейшие специалисты. Альто Брабантский тоже владел этим искусством.

Афра слушала объяснения Вильгельма фон Диста вполуха. Она догадывалась, что епископ знает все, абсолютно все о ней и о ее достойном сожаления прошлом. И тут ее прорвало:

— В молодости меня обесчестил ландфогт. С большими усилиями мне удалось скрыть беременность. Когда подошло время рожать, я пошла в лес и родила ребенка. Оставить его я не могла, поэтому положила в корзинку и повесила на дерево. Когда на следующий день я хотела посмотреть, как он там, его уже не было. Вам известно больше? Скажите правду.

Вильгельм фон Дист покачал головой.

— Вы же знаете, что по законам нашей страны подкидывание ребенка карается смертью, — его голос звучал серьезно, едва ли не участливо, чего совершенно нельзя было ожидать от этого человека.

Афра смотрела прямо перед собой. Казалось, она полностью поглощена своими мыслями. Она удивлялась сама себе, тому, что не могла плакать. Жизнь закалила ее, сделала сильнее, чем она могла от себя ожидать.

— Если вы знаете больше, то скажите же наконец! — повторила Афра свой вопрос.

— Не больше, чем сообщает Альто Брабантский своей картиной. Видите ли вы вон ту белую ленточку на плече святой Сесилии?

Афра перевела взгляд на картину. Она не припоминала, чтобы когда-либо надевала ленточку, когда позировала художнику. В памяти осталось только смутное воспоминание о том, что, когда Альто восхищался ее безупречным телом, она рассказала ему о родах и о брошенном ребенке.

— Ленточка, — удивленно сказала Афра, — украшение, ничего больше.

— Конечно, украшение — для непосвященного человека. Но для того, кто разбирается в иконографии, это значит, что женщина убила своего ребенка, не больше и не меньше. Извините, что я так грубо говорю. Я сначала подумал, что это указание относится к самой святой Сесилии. Но теологи из соборного капитула убедили меня в обратном. Они сказали, что Сесилия была настолько целомудренна, что отказала даже своему новоиспеченному супругу Валерианусу. Таким образом, мне стало ясно, что детоубийцей может быть только модель святой Сесилии.

Афра равнодушно протянула епископу скрещенные запястья.

— Что это значит?

— Вы же передадите меня стражникам, как того требует ваш долг.

— Чушь! — Вильгельм фон Дист нерешительно обнял Афру. Она ожидала чего угодно, только не этого, поэтому безропотно позволила себя обнять.

— Нет жалобы, нет и суда, — спокойно сказал епископ. — Я только надеюсь, что, кроме Альто Брабантского, вы никому об этом не рассказывали.

— Нет, — печально и одновременно с облегчением сказала Афра и испуганно замолчала. Что еще ей расскажет хитрый епископ? Она бы не удивилась, если бы в следующее мгновение Вильгельм фон Дист объявил, что знает о таинственном пергаменте, который она спрятала в библиотеке доминиканского монастыря. Но этого не случилось.

С каменной лестницы доносился глухой шум, издаваемый трубачами и барабанщиками, вперемежку с развратными криками девок. Они развлекались. После пьяной ночи с почтенными аббатами и господами из капитула девки были уверены в полнейшем отпущении грехов и милости Всевышнего.

Некоторое время Афра и епископ нерешительно стояли друг напротив друга. Афра слишком запуталась, чтобы мыслить ясно. С одной стороны, обращаться с епископом резко она не могла, с другой стороны, она решила, что дорого обойдется епископу.

И пока девушка раздумывала над тем, что делать дальше, пока она, потупив взгляд, присела на краешек кровати, в коридоре раздался крик; музыканты тут же прекратили игру. Через закрытые двери донесся голос камердинера:

— Да сохранит нас Бог, ваше преосвященство!

— В такое время не призывают Бога. Уже давно за полночь, светает: убирайся к черту!

— Ваше преосвященство, собор! — Камердинер не уходил.

Епископ сделал несколько шагов к двери, яростно распахнул ее и схватил камердинера за воротник. Но прежде чем проклятие успело сорваться с его губ, камердинер завопил:

— Ваше преосвященство! Собор рушится! Я видел это своими глазами.

Епископ зарычал и влепил несчастному камердинеру пощечину. Тот завизжал, словно побитая собака:

— Да я же вам говорю! Каноник Хюгельманн тоже видел!

— Кто бы удивлялся? Он же пил за двоих! А ты небось вылизывал его кружку!

— Во имя святой Девы Марии, ни капельки! — при этом камердинер поднял вверх руку для клятвы. — Ни капли!

Крик на лестнице становился все громче. Все звали архитектора.

— Где Ульрих? — спросила Афра, которой стало не по себе.

— Почему вы меня спрашиваете? Я что, сторож ему? — вопросом на вопрос ответил епископ.

— Он исчез вместе с вашей любовницей!

Вильгельм фон Дист пожал плечами. Казалось, он рассердился. Наконец он подошел к окну. Когда окно открылось, с площади стали доноситься крики и команды «Вон!», или «Там!», или «Туда!». Городская стража маршировала по мостовой с алебардами наперевес.