Проклятие фараона - Наталья Александрова

– И что? – удивленно спросил Старыгин. – Что вы хотите знать в связи с этой картиной?

– Мы не хотим знать, – резко сказал Штабель, встал с кресла и показался Старыгину очень высоким, – мы, вернее я, хочу иметь. Иметь эту картину.

– Вы шутите? – ошеломленно спросил Старыгин.

– Вы правильно уяснили себе, что в этом кабинете шутить могу только я, – согласился Штабель, – но в данном случае я абсолютно серьезен. Я в курсе, что картину эту недавно отдали вам на реставрацию. Стало быть, вы вполне можете сделать с нее копию, а картину отдать мне. Не за так, конечно, я заплачу вам приличные деньги. Очень приличные деньги. И все будут довольны, за руку вас не поймают, потому что копия будет чрезвычайно хорошая, вы способный человек, я наводил справки. Экспертизу картины делать тоже не станут, поскольку ее же никуда не вывозят, что касается материалов, то это вы обговорите с Эрлихом. С этим мы вам постараемся помочь.

– Невероятно… – прошептал Старыгин.

– Слушайте, кончайте ахать и охать! – Штабель повысил голос. – И не смотрите на меня как на дьявола во плоти, в свете последних событий, случившихся в Эрмитаже, еще одна замена оригинала на копию останется незаметной.

Старыгин вскочил со стула.

– Семен Борисович, неужели это вы ему посоветовали? – вскричал он. – Ни за что не поверю! Предлагать такое мне!!! Ушам своим не верю! Ну ладно, этот… – он кивнул на Штабеля, – в жизни порядочных людей не видел, но вы-то ведь много лет среди музейных работников вращались! Или совсем уже мозги набекрень от жадности…

Он взмахнул руками, и тотчас сзади его схватил тип в похоронном черном костюме, который стоял у двери так тихо, что Старыгин забыл о его существовании.

– Сидеть, – жестко сказал Штабель, – сидеть тихо, я крика не люблю.

– Бить будете? – устало спросил Старыгин, когда его толкнули обратно на стул.

– А вы как думаете? – криво усмехнулся Штабель.

– Думаю, нет, – сказал Старыгин, – вам мои руки и глаза нужны в целости и сохранности.

– Верно думаете, – согласился Штабель, – вот, приятно иметь дело с умным человеком. У меня есть другой способ заставить вас сделать все, что нужно.

– И какой же это? Я, как вы верно знаете, одинок. Ни жены, ни детей, родители умерли. Подруги даже на данное время нету, так что шантажировать меня некем.

– Вот насчет подруги, – Штабель подошел близко и смотрел теперь на Старыгина сверху вниз, – разумеется, я понимаю, вы на все согласитесь, только чтобы выйти отсюда. А там что-нибудь придумаете. В милицию вы, конечно, обращаться не станете – там вас и слушать не будут, им не до того. Но придумаете себе какую-нибудь длительную командировку за рубеж, пересидите в общем. Так вот, ничего у вас не выйдет, потому что как только я пойму, что вы не собираетесь делать копию, я тут же дам ход делу об убийстве неизвестной девушки. И вы будете отвечать за него по всей строгости закона.

– Пытались уже меня в нем обвинить, но быстро отказались от этой мысли! – сообщил Старыгин. – У меня, вообще-то, алиби, и потом там чужие отпечатки нашли.

– Слушайте, ну что вы как малое дитя прямо! – с досадой сказал Штабель. – Ну сумели вы отвертеться, сказали небось, что девушку в первый раз видели, так завтра же в милиции будут фотографии, где вы с ней отдыхаете на Канарах, сидите в ресторане и весело проводите время в постели. То есть милиция поймет, что она была вашей постоянной подружкой, вы поссорились и убили ее, а потом перетащили в квартиру к соседям, чтобы на вас не подумали. Глупо, конечно, но вы испугались и запсиховали. И отпечатки, если нужно, заменят на ваши, и оружие у вас в квартире найдут. Это вопрос денег, а поскольку передо мной этот вопрос не стоит, то все будет сделано. И станете вы убийцей. Каково из порядочных-то людей в уголовники перейти?

– Слушайте, так убитая девушка была от вас? – осенило Старыгина. – А я-то все гадаю, откуда она взялась на мою голову? А потом она чем-то вам не угодила, и вы ее…

– Вот уж нет! – невозмутимо ответил Штабель. – Убивать ее мне не было никакого резона. Девушка была работящая, толковая, я ее к вам послал, чтобы насчет копии по-хорошему договориться. А теперь ее нет, пришлось раскрывать карты, а это гораздо сложнее для меня и для вас. Так что по всему получается, что убили ее вы, Старыгин.

– Я должен подумать, – Старыгин вскочил и отвернулся к окну.

«Вот попал я в историю, – думал он, – что же делать? И запросто могут они меня подставить. Если улики будут неопровержимые, то капитан Журавлева с радостью определит меня в камеру. Им бы только дело закрыть, говорила же она, что от начальства уже попало за то, что все сроки срывает… Но кто же ту девицу убил? Этим и правда резона не было, но я-то твердо знаю, что этого не делал! Стало быть, тот, чей отпечаток. Но он вроде мертв… бред какой-то!»

Старыгин почувствовал, что он давно не общался с капитаном Журавлевой, так сказать, приватно, за чашкой кофе, не слышал от нее последних новостей.

«Неужели придется согласиться на все, только чтобы выйти отсюда? – в смятении думал Старыгин. – Какой позор!»

Нет, разумеется, он не собирается изготовлять копию по заказу этих уголовников, лучше удавиться, чем согласиться на такой срам. Но все же, отчего этому страшному типу, как его… Штабелю, понадобилась вдруг именно эта картина?

Готовясь к реставрации, Старыгин просмотрел историю картины «Мадонна с младенцем и Иоанном Крестителем». В Эрмитаж она попала в 1918 году из особняка купца Вожеватова. Сам купец оказался умным и предусмотрительным человеком, как только прокатилась по стране Февральская революция, он тут же понял, что неприятности только начинаются, и вывез всю семью и часть денег за границу. Особняк и все имущество пришлось бросить. Прислуга разбежалась, особняк сначала стоял пустой, потом его заняли дезертиры. Потом разразился большевистский переворот, стреляли, в доме повыбили окна и повредили дымоходы. После переворота в особняке обосновался революционный комитет, матросы, перепоясанные пулеметными лентами, забили окна фанерой и заткнули щели ценными гобеленами, поставили в комнатах железные печки-буржуйки и начали заседать. За зиму восемнадцатого года особняк пришел в совершенное запустение – ценную мебель из красного дерева и карельской березы частью поломали, частью пустили на дрова, саксонский фарфор побили, диванную обивку изорвали. Картины никто не трогал за ненадобностью, но холод, копоть и дым от буржуек сделали свое дело – они пришли в совершенную негодность. Однако весной, когда революционные матросы съехали и в особняке появилась какая-то комиссия, нашелся среди членов знающий человек и распорядился отнести уцелевшие картины в Эрмитаж. Взяли те, что поменьше – остальные было не унести. В Эрмитаже приняли, сунули в запасник и забыли, потому что наступили страшные времена.

– Ну, господин Старыгин, – напомнил о себе Штабель, – что вы надумали? Мое время стоит очень дорого, а вы его тратите зря.

«Зачем им именно эта картина? – думал Старыгин, прижимая лоб к холодному стеклу. – Отчего именно сейчас она им понадобилась? Несомненно, Эрлих раскопал что-то интересное. Я непременно должен выяснить, что именно. Но они сразу поймут, что я хочу их обмануть, и сделают так, что меня арестуют за убийство. Уж капитан Журавлева не растеряется!»