Дамский выстрел - Сергей Бакшеев

— Татьяна рассказала дочери о тебе месяц назад после автокатастрофы, когда временно пришла в себя. После похорон дочь захотела увидеть настоящего папу. И я дал ей твой телефон.

Кирилл Коршунов вспомнил тот шок от известия, что в его жизни появилась еще одна Таня — его дочь. Он несколько раз разговаривал с девушкой по телефону, но так и не решился на встречу.

— Где она? — спросил Коршунов, чувствуя, как каменеет тело.

— Таня в институте, — буднично ответил Коломиец.

— Покажи ее фотографию.

— Ты пройдешь?

Он мотнул головой.

С первых мгновений, разглядывая снимки, он отметил, как же она красива. Девушка удивительно походила на ту Татьяну, в которую он влюбился, с которой убежал с выпускного, с которой целовался до крови в губах, с которой стал мужчиной. Он мог бы качать дочурку на руках, наблюдать, как она учится ходить, называет его папой, грызет колпачок ручки, готовя уроки, вытягивается в угловатого подростка, капризничает, примеряя платья, смеется и грустит, наливается соком юности, превращаясь в красавицу. Но все эти годы рядом с ней находился другой человек. А он был далеко и даже не подозревал о маленьком чуде. Так имеет ли он право сейчас вмешиваться в ее жизнь?

Кирилл принял мучительное решение, и его отпустило. Он вспомнил, ради кого так спешил к Коломийцу.

— Я дал твой телефон одной женщине, Светлане. Она в опасности, — сказал он.

— Никто не звонил.

Кирилл вернул снимки, сжал обеими руками ладонь Коломийца и решительно выдохнул:

— Таня твоя дочь.

Он хлопнул друга по плечу, сжал губы и побежал вниз по лестнице. Он не имеет права вторгаться на территорию чужого счастья.

— А как же?.. — крикнул вдогонку Коломиец.

— Скажи, что я погиб!

Коршунов ничуть не шутил. Его слова отражали действительность. Он не улетел в Москву, как приказывал генерал, а остался здесь ради любимой женщины. И теперь, как и она, он превратился в мишень.

Я смотрела на вооруженную кортиком руку Дорина и вспомнила другую руку, угрожавшую мне. Когда водитель, представившийся Коломийцем, направил на меня пистолет, его курточка натянулась, а запястье обнажилось. На нем не было ни часов, ни татуировки! Коршунов дважды акцентировал мое внимание на грубой юношеской наколке на руке друга. Это был не Коломиец! Я попала в ловушку. Письмо писал не Кирилл!

Теплая волна обогрела сжатое болью сердце. Я снова захотела жить. Но, кажется, слишком поздно.

Дорин постепенно входил в раж. Маньяк то невнятно бормотал, то издавал животный стон, и тогда его кортик царапал меня до крови. Он уже разодрал в клочья мои брюки и принялся за трусы. Ему нравилось действовать медленно. С особой звериной нежностью он рвал острием кортика мое белье, оставляя кровавые узоры на теле.

Вот он задрал блузку и увидел пирсинг в пупке. Его язык вывалился и жадно облизал раскрытые губы. Он замахнулся кортиком и с рычанием воткнул его в топчан меж моих бедер. Если бы он ударил в живот, то проткнул меня насквозь. Освобожденная рука маньяка потянулась к пупку. Сильные пальцы вцепились в золотое украшение и некоторое время играли им. Он наслаждался блеском холодного золота и теплым свечением алой крови на бледной коже. Золото и кровь возбуждали его. Он уплывал в своих фантазиях в извращенный мир особых наслаждений. Однако в какой-то момент кровавого узора ему показалось мало. Дорин сжал пальцы, надвинулся на меня, заглянул глубоко в зрачки, криво улыбнулся и рывком выдрал пирсинг из пупка.

Всплеск боли в моих глазах порадовал его. Он нервно царапал украшением рану и с болезненным наслаждением любовался кровью, заполнявшей ямку пупка. Я терпела и знала: это только начало.

«Что со Светланой? Где она? Почему она не воспользовалась помощью Коломийца?» — терзал себя вопросами Кирилл Коршунов. Он не смог послать ей сообщение с корабля, но утешал себя мыслью, что она почувствует опасность и обратится к его другу.

Утром на аэродроме Коршунов передал пакет с секретными документами командиру экипажа военно-транспортного самолета, а сам сумел угнать один из армейских «уазиков». Нет сомнений, что Рысев уже знает о случившемся и принимает меры. Генерал будет взбешен непослушанием офицера, грозящим утечкой государственных секретов.

Но где же Светлая? В «Усадьбе» ее нет, исчезла и «Ауди». И тут Кирилла осенило. Он набрал спасительный номер.

— Егор Иванович, говорит Коршунов. На «Ауди», которую вы мне дали, был маячок?

— Ты о чем это? — непонимающе спросил собеседник.

— Не до игр мне сейчас. На наших оперативных машинах должны быть спутниковые определители местоположения.

— Ну, если должны быть…

— Где сейчас «Ауди»? Сообщите координаты?

— А что случилось?

— В машине СД. Мне надо найти ее. Срочно! — не выдержал Коршунов.

— Сейчас, подожди… Сигнал идет справа от трасы на Черняховск, в районе Ушаково.

— Машина движется?

— Нет. По-моему, она застряла в лесу.

— Спасибо. Понял.

В тот момент, когда Коршунов трогался с места, Егор Иванович уже докладывал генералу Рысеву.

— Я знаю, где они. Оба…

Маньяк постепенно превращался в зверя. Он сосал кровь из моего разорванного пупка, чертил острием клинка на животе непонятные узоры и тут же проводил языком вдоль свежей раны. С каждым разом он сильнее давил на кортик и смещал его ниже. Периодически он поднимал мутный взор, ловя мою реакцию. Я терпела боль, не позволяя себе беспомощного крика. Мне оставалось утешать себя философской мыслью: это возмездие за мои прежние деяния. Если мне суждена жестокая смерть, значит, я ее заслужила.

Боль нарастала. С моих губ сорвался стон. В глазах маньяка вспыхнула надежда. И я поняла, чего он хочет. Безмолвной покорности жертвы ему мало, голое тело уже не заводит. Он явно мечтает увидеть сексуальное возбуждение пленницы. Сквозь страдание ему требуется видеть чувственную дрожь, чтобы захлебнуться кровавой страстью. Последние годы он не может овладеть женщиной естественным способом, поэтому кромсает промежность кортиком.

— Мне нравится то, что ты делаешь, — шепнули мои губы, а мозг лихорадочно искал путь к спасению. — Я завожусь от твоих прикосновений.

Маньяк замер, изучая меня. Недоверие уступало место возбуждению.

— Ты сильный, у тебя получится. Я помогу тебе. Прижмись ко мне, поцелуй. Освободи мои руки, чтобы я могла помочь…

Он вздрогнул и нервно ткнул в живот кортиком. Я простонала, сохраняя на лице улыбку.