Подвиги Ахилла - Ирина Измайлова

— Я вышла, едва показалась утренняя звезда. Пастухи провожали меня, пока не рассвело. И очень долго расспрашивали, кто же тот ахеец, который решился предупредить троянцев о замыслах Агамемнона. Я сказала, что об этом нельзя рассказывать. И себя не назвала. Сказала, что я — пленница в ахейском лагере. Ведь это же правда! А как они удивились, поняв, что я — женщина, а не мальчик!..

— Успокойся, — Гектор поцеловал Андромаху и, приподнявшись, усадил рядом с собою на овечьи шкуры. — Ты вся дрожишь от возбуждения. Поешь и выпей стакан вина. Если только оно там осталось…

Молодая женщина взглянула на большой глиняный кувшин, на серебряные кубки, на покрытое румянцем лицо мужа и, переведя дыхание, глубоко вздохнула:

— Ну вот… Пока мы с Тарком совершали подвиги, вы здесь упивались вином. Что за несправедливость!

И, поймав деланно суровый взгляд Гектора, она вновь расхохоталась, закашлялась, и вдруг, расплакавшись от усталости и от всех недавно пережитых страхов, спрятала мокрое личико на огромной груди мужа.

— Никогда не видел прежде, чтобы они залетали так близко к морю! — задумчиво проговорил Одиссей, еще выше задирая голову.

Они с Ахиллом сидели на стволе кряжистого бука, столетия назад поваленного бурей и теперь наполовину вросшего в землю, сухого и лысого, без единой полоски коры. Он громоздился вблизи широкой тропы, как раз на середине расстояния между мирмидонским и итакийским лагерями.

Оба базилевса уже довольно долго наблюдали за величавым полетом громадного орла, прилетевшего со стороны гор и зачем–то плавно кружившего высоко над берегом. В этом не было бы ничего странного, если бы царь птиц высматривал добычу. Но добыча уже была у него в когтях, и то, что он так долго нес ее по воздуху, тоже говорило об огромной силе великолепной птицы. Он тащил, держа лапами за шею, крупную горную козу.

— Да, и мне непонятно… — в свою очередь, удивился Ахилл и быстро добавил: — Не это — другое. Мне как раз случалось видеть орлов у морского берега — у меня на родине они иногда даже вьют гнезда на утесах, почти у самого моря. А вот чтобы орел так неудобно нес добычу…

— Отчего ты решил, что ему неудобно? — поднял брови Одиссей.

— Ну сам посмотри: разве тяжесть козы не тянет его назад и вниз? Орлы всегда несут убитую дичь за середину туловища — тогда тяжесть распределяется равномерно. А тут он вцепился козе в шею, а ее массивный зад болтается в воздухе. Можно подумать, что орлу помешали взять тушу поудобнее — может быть, на него кто–то напал, и он побыстрее улетел и утащил лакомый кусочек, который себе добыл?

— Или добыл кто–то другой, а он как раз и стащил козочку! — рассмеялся итакиец. — Думаешь, среди орлов не бывает воришек? Сколько угодно… Должно быть, он и крутится здесь потому, что мечтает побыстрее где–нибудь устроиться и поесть, а внизу кругом — наши лагеря.

— Но на берегу полно свободного места! — Ахилл пожал плечами. Одновременно он продолжая ранее начатое дело — затачивал на плоском кремне наконечник своего копья, хотя глаза его были неотступно устремлены на птицу. — Такое впечатление, будто орел нарочно летает как раз над нами… Если бы я верил в придуманную нашими воинами легенду, будто одни боги помогают нам, а другие — троянцам, я бы решил, что в отсутствие владыкиЗевса его супруга, ревнивая Гера приказала любимому орлу царя богов отправиться в лагерь ахейцев, которых она не любит, и…

— И сбросить нам козу с отравленным мясом! — подхватил Одиссей, проявив ничуть не больше уважения к богам, чем его собеседник. — Но ее на всех не хватит. А я, если бы верил, что иные люди умеют принимать облик животных и птиц (кстати, я чуть–чуть в это верю), то уж точно бы подумал, что этот орел — троянский лазутчик.

— У нас — перемирие, — возразил Ахилл, отрываясь и от заточки копья, и от созерцания странной птицы. — И до сих пор, за все двадцать дней, троянцы его ни разу не нарушали.

Он сделал едва уловимое ударение на слове «троянцы» и тут же об этом пожалел — проницательный Одиссей не мог не обратить на это внимания. Однако итакийский базилевс сделал вид, что не придал значения последней фразе собеседника.

— А с другой стороны, для чего бы им засылать сюда лазутчика? — продолжал Ахилл свои рассуждения. — Расположение лагерей мы не меняли уже несколько лет, и оно им известно, тут бывали и их послы, да и их соглядатаи. И варвары эти, что вечно торгуют и с ними, и с нами…

— А интересно было бы подстрелить эту птичку, да, Ахилл?

— Разве его достанешь стрелой на такой высоте? — резонно заметил мирмидонец, — Легче по мухам стрелять.

— Ну, ты–то из своего лука достал бы! — подзадоривал Одиссей. — Очень уж интересно, что такое приключилось с птицей, что ее так крутит на одном месте… Я бы не поленился сходить в твой лагерь за луком, если ты позволишь. Попытаешься?

— Как тебе угодно. Иди, если тебе охота. Только заодно отнеси в мой шатер копье — я его уже наточил.

С этими словами молодой человек, невинно улыбаясь, протянул итакийскому базилевсу свой «пелионский ясень», небрежно держа на ладони гигантское древко.

Любой другой из ахейских героев либо обиделся бы на это предложение, либо сглупил и попытался исполнить просьбу Ахилла, но Одиссей понял шутку правильно. Он только замахал руками:

— Нет, нет, это бревно таскай сам, либо кликни двух–трех своих воинов, чтобы взвалили на плечи и волокли. Я не хочу, чтобы мирмидонцы любовались, как Одиссей выползает из–под твоего древка, точно придавленный жук!

— Ты прежде был не мастер до льстивых речей! — усмехнулся Ахилл — Или не про тебя мне рассказывали, что у себя дома ты согнул лук, который самые сильные итакийцы не могут натянуть даже вдвоем? Да и здесь, среди сильнейших данайских мужей превосходит тебя разве что Аякс Теламонид…

— Это все правда, — кивнул Одиссей, сумев не показать, как приятны ему такие похвалы от обычно сдержанного Пелида — Но и я, и большой Аякс перед тобой, как козлята перед бычищем, и глупо было бы этого не признавать. Мой лук ты согнул бы как камышинку, а твое копье… Нет, я, само собою, его подниму и нести смогу, только если возьму в одну руку, меня закачает. Не понесу, и не проси! Скажи уж сразу, что боишься не попасть в орла!

— Сказать по правде, действительно боюсь! — усмехнулся герой — При таком расстоянии даже мой лук придется натягивать до отказа, и прицел не будет абсолютно точным. И потом, ты же знаешь, я ненавижу просто так, без нужды, убивать животных.

— Да и людей тоже, — заметил итакийский базилевс.

Ахилл внутренне напрягся, но сумел не выдать себя.

— Ты о троянских пленниках? Скажу тебе откровенно, Одиссей, — тогда я был в помрачении после смерти Патрокла, не то и не подумал бы о таком чудовищном жертвоприношении. Хвала Афине Палладе — верно, это она прояснила мой разум и отвратила от поступка, который опозорил бы меня на всю жизнь!