Бел-горюч камень - Ариадна Борисова

Нийоле звала в Ангарск. Город молодой, спокойный, у больших предприятий свои общежития. Наверное, надо попроситься туда на жительство, все-таки Гринюсы – близкие люди. А потом они когда-нибудь все вместе вернутся в Литву…

Грозная мощь Балтийского моря покорит Изочку. Дочь полюбит патриархальность Клайпеды, ощутит и поймет двойственность столично-провинциального Каунаса, проникнется лирическим спокойствием Вильнюса. В ней пробудится – не может не пробудиться! – чувство настоящей родины. Ведь главное не в том, где сохраняется исконное и родное, а в том, как оно сохраняется.

Едва открылся судоходный сезон, Изочка приневолила Гришку встречать с нею пароходы. Она не говорила, почему ей это необходимо. А он и не спрашивал. Посчитал, что девчонку, как его, влечет все, что связано со странствиями. Гришке нравилось подробно рассматривать речные корабли и следить за расторопной работой матросов. Но вскоре в Изочке, кроме упоения манящей жизнью причала, проявился необъяснимый интерес – к цыганам, и мальчик занервничал. Дай волю, часами бы пялилась на них с прибрежного косогора. Порывистые темнокожие люди с воплями и внезапными песнями ставили на прикол пестрые шатры у берега.

Гришка ворчал:

– Журавленок! Что ты вылупилась на цыган, что в них нашла?

– Не нашла, – вздыхала она, не отрывая от табора туманного взора. – Не приехали… Не зови меня так! Ну! Не зови, сказала!

Гришка игнорировал требование. Он называл Изочку Журавленком, когда был уверен, что никто посторонний не слышит.

– О ком ты? Кто не приехал?

Она не отвечала.

Отчаянно скупясь, Гришка выделял на девчачью причуду двадцать минут драгоценного времени. День он теперь рассчитывал по часам: столько – для дома, столько – на подготовку к пересдаче, библиотеку, кой-какие дела и снова на дом. Изрядно промучился со строптивицей и в конце концов освободил ее из-под опеки, пока сам сидел в читальном зале. Благо библиотека находилась недалеко от места, облюбованного цыганами. Спохватываясь, бегал к каланче, забирался повыше по перекрытиям и тревожно высматривал на косогоре синее пятнышко Изочкиного сарафана. Могла улететь птица, ищи потом ветра в поле…

В книжное святилище мальчишку погнала жажда знаний, вдруг пышным цветом расцветшая в нем после безоблачных лет невежества и слепоты. Диву давался он прежнему безделью. Библиотечная «читалка» обогатила Гришкино воображение фотографическими видами городов Советского Союза. Мария Романовна ничего о них не рассказывала.

Домой большие красочные альбомы не выдавали, и он взял пугающе толстый том без картинок, с массой сбитого в длинные главы мелкого шрифта. Книга была сильно потрепанная, значит, интересная, к тому же с интригующим названием: «Фенимор Купер. Красный корсар».

Светленькая библиотекарша со славным лицом и нездешним именем Алегра Милиевна обращалась ко всем читателям, независимо от возраста, на «вы».

– Самое подходящее чтение для вас, молодой человек, – сказала она одобрительно.

Непривычная вежливость произвела на Гришку оглушительное впечатление, и он моментально решил соответствовать и вести себя подобающе. В ту же ночь «молодой человек» перенесся из кухонного чулана-темнушки, где обычно спал, в таинственные просторы морей.

Сначала мальчику было трудно пробиться к содержанию сквозь незнакомые слова, названия, эпиграфы и сноски. Чуть позже он перестал о них спотыкаться и заскользил по течению сюжета на всех парусах.

Гришка читал, пока под утро не сжег вторую свечу. Ночные часы дальнего плавания не утолили его любопытства. Вот тогда-то он и начал жалеть время, погубленное никчемной беготней по улицам. Мария не подозревала, что, раскрыв одну дверь с сокровищами, отправит ненасытного путешественника на поиски многих и многих кладов. С первого же, еще только книжного рейса магия вечной борьбы корабля и неукротимой стихии больше не покидала Григория Емельянова.

Труд разума и воображения оказался пленительнее всех вместе взятых уличных игр. Словно пчела к нектару, пристрастился Гришка к чтению. Необъятная вселенная наполнилась такими захватывающими приключениями, что сердце заходилось от ощущения разнообразия и огромности мира. В смелых речах героев будущий моряк с гордой радостью узнавал мысли, сходные со своими. Он и думать забыл о пролетарском смятении, постигшем его во время рассказа о «марципановом» Любеке. Недоступный праздник жизни беспечных богачей, случайно замеченный в чужом окне, уже никогда не привлек бы сурового морского волка. Он готов был плыть через годы и воды, пока хватит сил бороздить океан и вдыхать розу ветров.

Впервые взахлеб плакал мальчик не о покойнице-матери, не от обиды и побоев отца. Плакал, скорбя над мертвым телом благородного негра Сципиона, а потом – от прилива сопричастного счастья, когда в глазах погибающего Корсара заплескался победный флаг…

Гришка понял: ученые люди пишут умные книги, но лучшие созданы путешественниками. За лето были прочитаны пять романов Купера – все, какие нашлись в библиотеке. «Красному Корсару» досталась особая роль. Гришка заболел морем. Только неистовое желание стать, когда вырастет, капитаном дальнего плавания держало его якорь на школьной привязи. Противоречие мечты и действительности подавляло Гришку, но уяснилось твердо – без образования не выбиться в капитаны.

Он стал чаще просить Марию Романовну рассказать о море. Вбирал в себя воздух, пропитанный йодистой солью, и солнце в мечтательных глазах поджигало рассветом водную гладь Куршского залива. В акватории порта толкались и пыхтели пароходы, буксиры и прочие морские обитатели. От одних лишь названий – Клайпеда, Смильтине, Нида, Паланга – кружилась мальчишечья голова. Сама того не желая, Мария привила новоиспеченному романтику свою ностальгию. А фантазия его, отчалив от земли, плыла дальше на живом корабле – к манящей линии горизонта и океанской шири, к разноцветным морям, рассыпчатым звездам, свирепым штормам…

Под туго натянутыми снастями Гришка видел человека с выдубленным ветрами лицом. Себя, капитана. На спине его коробом топорщился соленый бушлат, пенковая трубка попыхивала дымком в углу усмешливого рта. Капитан любовался играющими в волнах дельфинами. Крепкие ноги сливались с палубой, такой чистой, что хоть белым платком подметай – белым и останется. Да и какая в море пыль? Это на земле полно пыли и грязи…

Весело крича: «Аврал!», он разливал воду по всей длине общежитского коридора. Изочка дежурила на «камбузе». После драйки крашеные полы блестели почти как палуба.

– Мореход! – шутил дядя Паша и снимал ботинки у коридорной двери. Проницательному ветеринару нечаянно открылась большая Гришкина мечта.

Вслед за дядей Пашей все соседи стали звать Гришку Мореходом. Как-то встретился на тропе злобный дядька Скворыхин, живущий в землянке у общежития. Вот и он, непонятно осклабясь, то ли поддразнил, то ли обозвал ни за что:

– Мореход, ешкин кот…