Великий Наполеон. "Моя любовница - власть" - Борис Тененбаум

«Его высочество светлейший князь и владетельный герцог Беневентский, великий камергер императорского двора, великий электор Французской империи, командор Почетного легиона, князь Талейран-Перигор стоял неподвижно, совершенно спокойно, почтительно и внимательно слушая все, что кричал ему разъяренный император. Присутствовавшие сановники дрожали, почти не смея глядеть на Талейрана, но он, единственный в комнате, казалось, сохранял полнейшую безмятежность и ясность духа».

Более того, когда прием окончился и приглашенные на него сановники стали расходиться, Талейран сказал, слегка пожав плечами:

«Как жаль, что такой великий человек так дурно воспитан».

Мадам де Лаваль, родом из знатнейшей семьи Монморанси и старинная приятельница Талейрана, спросила его – почему он не запустил в императора каминными щипцами? Он ответил, что подумал было об этом, но, как известно мадам де Лаваль, он слишком ленив.

Все гадали, чем все это закончится. На следующий день, в воскресенье, министр финансов, Годен, носивший звучный титул герцога де Гаета, явился к Наполеону, имевшему обычай принимать в этот день своих министров, как можно раньше – у него было много работы, он хотел уйти как можно раньше, и поэтому явился во дворец еще до того, как слуги начали зажигать там свечи, заняв заранее видное место в самых первых рядах, он надеялся улизнуть потом одним из первых. Каково же было его изумление, когда он увидел Талейрана, пришедшего еще раньше его…

Любопытство взяло верх – Годен остался до конца приема, он хотел посмотреть, что случится дальше. Наполеон прошел мимо Талейрана, «…не заметив…» его. Как ни в чем не бывало, бывший министр иностранных дел остался невозмутим, а когда его сосед замешкался с ответом на вопрос, заданный императором, как ни в чем не бывало предоставил Наполеону нужную ему информацию. Тем самым ситуация как бы разрядилась – возможно, Наполеон сожалел о том, что потерял самобладание, и был даже несколько признателен Талейрану за то, что теперь инцидент, так сказать, остался в прошлом.

Дафф Купер [1], автор очень интересной биографии Талейрана, написанной на английском, замечает, что Наполеон был к этому времени уверен в своем величии и в своей непогрешимости и воображал, что подобные оскорбления могут быть прощены или забыты.

Странно, что итальянец позабыл итальянскую поговорку, гласящую, что месть – это такое блюдо, которое надо подавать холодным.

Война с Австрией началась, как Наполеон и предвидел, но совершенно не так, как он предполагал. Делая свои предварительные расчеты, он принял как необходимость тот факт, что в этот раз инициативу нападения следует предоставить Австрии. Уж очень ненадежным было политическое положение и в Германии, и даже во Франции для того, чтобы Наполеон мог предстать в роли нападавшего. Ему было нужно время на то, чтобы найти людей, – и во Франции был опять проведен досрочный призыв, теперь уже с опережением в два года – в армию шли рекруты 1810-го. Их надо было организовать, вооружить, обучить – и надо было что-то сделать для компенсации того факта, что из зеленых юнцов нельзя моментально сделать испытанных ветеранов.

Одним из методов такой компенсации Наполеон признал артиллерию – и военному министру Кларку были даны директивы довести число пушек в формирующихся новых формированиях с двух орудий на тысячу человек до пяти орудий на тысячу. В армию были добавлены германские контингенты из Саксонии, Баварии, Вюртемберга и даже 18 тысяч поляков под командованием князя Понятовского.

Целью было собрать 260 тысяч человек в Германии и еще 150 тысяч – в Италии, под общей командой Эжена де Богарнэ, но это не получилось. План создания новых формирований был выполнен примерно на две трети по людям и примерно наполовину по артиллерии, когда 9 апреля 1809 года пришла поразительная весть – война началась!

Наполеон почему-то был совершенно убежден, что войну ему предварительно объявят, – но этого не произошло. Эрцгерцог Карл, младший брат императора Франца и его лучший полководец, попросту перешел границу, объявил, что делает это «…по приказу своего повелителя, императора Австрии…», – и двинулся вперед, на части Бертье, разбросанные в южной Германии.

С командованием армией Бертье не управился. Он был поистине великим штабистом, но плохим командующим и вовсе не годился на роль лидера. К счастью, он недолго оставался один – выехав из Парижа 13 апреля, Наполеон уже 15 апреля пересек Рейн, а к раннему утру 17 апреля приехал в ставку к Бертье. У него уже вошло в привычку ездить таким образом, что по трое-четверо суток подряд из экипажа он выходил только во время смены лошадей.

Командование он взял на себя и, как он говорил, «…придал ему должную энергию…». Прибывшему из Испании Ланну был подчинен новый, созданный на ходу сводный корпус из двух пехотных дивизий и тяжелой кирасирской кавалерии. 21 апреля 1809 года произошло значительное сражение – и Наполеон был уже уверен, что он выиграл вторую Иену. По крайней мере, так он написал Даву, с добавлением инструкций о направлении дальнейших операций. Результаты, однако, оказались куда скромнее – австрийцы потеряли 10 тысяч человек и 30 пушек, но отступили в порядке. Тем не менее Наполеон решился продолжать преследование. А по ходу дела провел еще одно мероприятие – он остановился у походной колонны 13-го пехотного полка и спросил, кто из солдат показал себя храбрецом в случившемся сражении. Вопрос задавался не командиру полка, а всему его составу. После недолгого совещания солдаты вытолкнули вперед одного из них – он был тамбурмажором – и сообщили, что вот он и показал себя накануне как настоящий герой.

«Говорят, вы самый храбрый из солдат этого полка, – сказал Наполеон. – Я назначаю вас кавалером ордена Почетного легиона, бароном Империи, и награждаю вас пенсией в четыре тысячи франков» [2].

Солдат, в основном новобранцев, он этим поразил – такой орден давался, как правило, знати, на титул барона мог рассчитывать превосходный офицер в чине полковника, а уж пенсия в 4 тысячи франков для солдат, получавших меньше 300 франков в год, выглядела и вовсе сказочно. Наполеон двинулся дальше, в окружении своей свиты и конвоя, провожаемый громовыми кликами забывших усталость солдат. Они кричали «Да здравствует император!» — и, вообще говоря, были правы.

Он знал, как управлять людьми.

Поймать отступающих австрийцев Наполеону не удалось. Более того, их арьегард в сражении под Ратисбоном дал такой отпор преследователям, что в конце концов сам маршал Ланн, закричав своим солдатам, что он покажет им, что был гренадером до того, как стал маршалом, схватил штурмовую лестницу и побежал вперед. Его адъютант, Марбо, буквально вырвал лестницу у Ланна из рук, сказал ему, что маршалу нет необходимости рисковать головой до тех пор, пока его адъютанты еще живы, – и побежал к австрийским укреплениям. Солдаты, поглядев на своего маршала и на его адъютанта, спорящих за право быть убитым первым, пошли на штурм единой волной. В итоге укрепления под Ратисбоном были все-таки взяты. Сам Наполеон получил ранение – пушечное ядро на излете задело ему ногу. После перевязки он сел в седло – надо было развеять слух о том, что он убит или тяжело ранен.