Орел взмывает ввысь - Роман Злотников

— Да уж как-то, — отмахнулась Машка. И после короткой паузы сообщила: — Племянник письмо прислал.

— Тебе?! — изумился я. О каком племяннике речь, у меня сомнений не было.

Она кивнула.

— Да… Он почему-то посчитал, что именно я воздействовала на тебя в том, что ты так благожелательно к нему отнесся. И очень благодарил. — Она вздохнула. — Бедный мальчик, как ему теперь тяжело без Мазарини…

Я усмехнулся.

— Не беспокойся, милая, он будет великим королем, которого оценит Франция… Но ты же мне не обо всем рассказала. Что он еще хочет?

Машка ласково потрепала мои волосы:

— Да так… прощупывает почву насчет брачного союза между своими будущими детьми и Ванькиными. Страшно жаждет с нами породниться.

Я нахмурился. Это чтобы моих потомков потом на Гревской площади с помощью гильотины головы лишали? Да вот уж хрен!

— Не согласишься? — поняла Машка.

— Нет, — решительно отозвался я.

Незачем детей в этот гадючник отправлять. Нет, при Машкином племяннике-то все еще будет более-менее, хотя начнется именно с него. Король-солнце заразит дворянство таким высокомерием по отношению к собственному народу и ощущением вседозволенности и нигилизма, что это ничем, кроме гильотин на Гревской площади, кончиться и не могло. А как иначе, если место веры, верности и любви занимают эстетизм, равнодушие и похоть? Я вон и в своем времени встречал людей… да нет, блин, не людей, людеобразных, которые заявляли во всеуслышание, что им кажется более привлекательной эстетика сатанизма. Мол, они на самом деле ни во что не верят, но вот эстетика — это да, это круто…

И ведь они как раз из той самой околоартистической «элиты» были. Из всяких там актеротелеперфомансомоделетусовок. Я-то туда заглядывал только, так сказать, «на пастбище», телку какую приглядеть, а ведь многие из вполне толковых людей там действительно паслись. Похрумкивая. Да еще заглядывали в рот всем этим людеобразным, считая, что, мол, вот это и есть жизнь. И вот, мол, люди как живут — по полной, в вихре страстей, свободно, отринув всякие запреты. Ничего недозволенного для них нет! Вау!

Причем больше всего меня бесило то, что эти придурки даже не пытались ни в чем разобраться. А просто так втянули глазами, лизнули языком, и все — супер, мол, подходящая эстетика. И так и живут «по полной», либо «не заморачиваясь» и «не напрягаясь»… Ну подумали бы своей башкой, что если нечто существует уже пару тысячелетий, то оно как минимум заслуживает, чтобы во всем этом хотя бы попытаться разобраться. Не хочешь сам — найди не вызывающего у тебя отвращения священника или хотя бы просто верующего человека и попытайся поговорить с ним. Хоть парой слов перекинься. А то получается, что ты совершенно точно знаешь (хотя, может, и не задумываешься об этом), что тебе шагать в пропасть, а рядом находится нечто, что может быть парашютом или там планером. Но ты вместо пусть даже не освоения приемов управления этим планером, а хотя бы попытки лишь подумать над тем, что тебе предстоит и как оно там все будет, с воодушевлением рассуждаешь, как эстетично или там готично будет смотреться, если крылья планера раскрасить черным, а на фюзеляже намалевать череп. Либо просто лежишь в тенечке под крылом с пивом и балдеешь. Мол, чего дергаться, самолет — выдумки, у человека нет крыльев, поэтому полет невозможен априори, да и вообще неба нет, потому что вот конкретно мне из-под крыла планера его не видно. Поэтому не хрен забивать голову, живи здесь и сейчас, под крылом. А пропасть — да хрен с ней, все там будем…

В этот момент в дверь постучали. Машка вздохнула:

— Ну вот, опять твои ближники понабежали. Только приехал…

Я усмехнулся. Ну да что ж тут поделать. Это токмо женщина родами спасется, да монах — молитвой, а у нас, государей, свое тягло.

Вечер пролетел быстро. В принципе за полторы недели моего отсутствия ничего экстраординарного не случилось. Да и просто неприятного тоже. Дороги строились, корабли плавали, деньги чеканились, хотя их, как обычно, сильно не хватало, и так далее. Последним ко мне забежал Федька. Он только что окончил военно-морское училище и гостил дома перед отбытием в Усть-Амурск. В день отъезда я собирался вручить ему заготовленную мною карту. До того момента, как он начнет полностью рулить Дальневосточной эскадрой (флот, как высшая военно-морская структура, у нас пока существовал только на Балтике и на Севере), было еще года четыре-пять. Но я уже готовился к этому времени. Верфи Усть-Амурска были расширены, деньги на увеличение Дальневосточной эскадры — запланированы, да и программа переселения людей на Дальний Восток также развернулась в полную силу. В Прибалтику уже было переселено запланированное количество народа, и более переселять не будем. Пусть так плодятся. А сейчас поток, достигнувший цифры в восемьдесят тысяч человек ежегодно, был перенацелен в Приамурье и далее. К тому моменту как Федька приступит к своим географическим открытиям, мы будем обладать, во-первых, самым значительным и мощным на Дальнем Востоке флотом и, во-вторых, значительным пулом населения. Да и хорошо. Потому что открыть — мало. Эвон, насколько я помню, Австралию-то открыли голландцы, а заселили — англичане. Так что все, что Федька откроет, надобно сразу же заселять. На Аляску тысяч бы десять переселить для начала, а в Калифорнию и Австралию тысяч по сто. Ну и в Порт-Лабушкин, коий на южной оконечности Африканского континента сейчас строился, столько же. Впрочем, там уже обживались около восьми тысяч человек, и людишки еще ехали. Он располагался аккурат там, где в мое время находился известный любому яхтсмену город и порт Дурбан. А развитие колонии я планировал на северо-запад. Как раз в сторону, где был заложен Йоханнесбург…

Я вздохнул. Эк ты замахнулся, царь-батюшка! Не твоя это уже забота. Не твоя. Ты помрешь к тому моменту, как Федька что-то откроет. Одна надежда, что уже какая-никакая привычка выработалась — как займем какую землицу, так тут же заселять ее начинаем. Может, еще хотя бы лет сто эта привычка продержится, а там уж и не страшно… Малкольм, яхтсмен из Аделаиды, помнится, рассказывал… ну когда своими пластиковыми деньгами хвастался[29], что у них в Австралии к началу девятнадцатого века всего-то тысяч сто человек жило. И население стало резко расти только во время австралийской «золотой лихорадки». А вообще, насколько я еще помнил из всяких там экономических обзоров, кои мне в покинутом мною времени регулярно подсовывал мой аналитический отдел, обеспеченность Австралии природно-ресурсным потенциалом в двадцать раз выше среднемирового показателя. Ну и была еще одна причина, по которой ухватить Австралию, Южную Африку, Аляску и Калифорнию было бы очень заманчиво. И имя ей — золото…

Федька упросил меня принять розмыслов с архангельских верфей, коим было предложено разработать проект нового линейного корабля. Я где только можно старался внедрить понятие серии и серийного производства, так что корабли ноне строились по всего нескольким стандартным проектам. Под них прямо на мануфактурах изготавливались стандартные же орудийные станки, отливались стандартные пушки, плелись канаты необходимой длины и шились паруса заранее определенных размеров. Ну с некоторыми допусками, конечно. Вследствие этого, по моим прикидкам, военные корабли обходились русской казне приблизительно процентов на пятнадцать-двадцать дешевле, чем, скажем, английской. А по торговым мы на Балтике, где благодаря включению в состав нашего флота шведских кораблей не испытывали никакой необходимости к увеличению военного флота и все мощности были заняты гражданским судостроением, по соотношению «цена — качество» били и голландцев, и датчан. Не говоря уж о немцах.