Дорога китов - Роберт Лоу

Я не стал напоминать ему, что монах ― челядин Олега и находится под защитой князя, как мы под защитой Ярополка. Эйнар и сам понимал это, но его терзала мысль о том, рассказал ли Мартин Олегу что-нибудь о нашем деле.

Так что через несколько часов мы оказались перед тем же домом, когда дождь кончился и луну скрыли тучи, в дегтярной тьме ночи. Там, где днем стояли стражники, светил масляный фонарь и было пусто, а огромная дверь из бруса, разумеется, оказалась заперта. Я знал, что в палатах Олег сидит днем, верша правосудие, выслушивая новости и занимаясь всякими княжескими делами.

Мы скользнули за угол и заметили в окне свет из-под ставен. Валкнут кивнул Эйнару, и мы двинулись к жалкой бревенчатой пристройке, лепившейся к великолепным палатам.

Эйнар не хотел зря терять время; он с грохотом ударил ногой в дверь и ворвался внутрь, выхватив сакс.

Мартин вскрикнул и упал с высокого табурета; юноша рядом с ним ― только один ― побелел от страха и стал нашаривать меч, который лежал слишком далеко. Валкнут перехватил меч, поднял за перевязь и, ухмыляясь, стал водить клинком перед юношей.

― Мартин, ― произнес Эйнар, словно приветствуя давно потерянного друга.

Монах встал с пола, кое-как взяв себя в руки. Он пригладил свою коричневую сутану ― новую, как я заметил, ― и поднял табурет, а затем улыбнулся и сказал:

― Эйнар. И юный Орм. Да, тут много знакомых лиц.

Юноша вздернул голову, и при звуке моего имени кровь бросилась в его побелевшее лицо. Мой отец это заметил.

― Ты который из моих племянников? ― спросил он.

Юноша облизал губы.

― Стейнкель.

― Где твой брат? Бьорн, верно? ― спросил я, и он пожал плечами.

Валкнут, поймав взгляд Эйнара, выскользнул в темноту посмотреть, не ждет ли нас засада.

Мартин снова уселся на табурет и принялся растирать что-то в плошке. Перехватив мой взгляд, он улыбнулся.

― Дубовые галлы в уксусе с камедью из Серкланда и кое-какие соли, ― пояснил он. ― Encaustum, от латинского caustere, «кусать». Ты это знаешь, юный Орм, ибо умеешь читать по-латыни. Но писать ты не умеешь ни на одном языке.

Теперь я понял, почему у него на концах пальцев черно-желтые следы ожогов ― теперь для меня одна из его примет. С тех пор как я в последний раз видел его, он одновременно вырос и высох. Теперь у него была борода, а лысый кружок на темени ― который, как я узнал, назывался тонзурой, ― свежевыбрит. Но монах исхудал, казалось, резец прошелся по лицу, сделав глубже светившиеся странным желтым блеском глаза.

Он указал рукой на захламленный стол перед собой. Стейнкель дрожал. Мы настороженно ждали известий от Валкнута, а покуда слушали Мартина.

― Это заставит тебя и тебе подобных превратиться в ничто, а слово Господа восторжествует, ― продолжал монах, медленно растирая красильные орешки и улыбаясь Эйнару.

― Какие, такие мне подобные? ― переспросил Эйнар.

Губы у Мартина стали еще тоньше, он процедил:

― Обреченные.

Молчание сделалось таким вязким, что можно было ложкой черпать.

― Вот свитки с данью и пошлинами, ― продолжал Мартин под скрип песта. ― Эти бедные язычники делали пометки на счетных палочках и даже на полосках березовой коры. Но так управлять государством нельзя. Олег ценит меня, потому что я знаю, кто ему, сколько и когда должен. Со временем его сыновья и сыновья его сыновей научатся этому умению. Смесь въедается в пергамент и оставляет следы. Так и мои слова впитаются в грядущее и оставят след.

― Верно, ты умный человек, ― ответил Эйнар бесстрастно. ― И однажды уже это доказал.

Он вынул свой маленький ножик и небрежно срезал нитку с узора на рукаве.

Мартин вздрогнул, перестал толочь орехи и коснулся рубца на месте изувеченной кисти. Потом к нему вернулась улыбка.

― Если бы ты не пришел сам, я бы навестил тебя, Эйнар, ― непринужденно сказал он.

― Вот именно, ― ответил Эйнар. ― Нам обоим повезло, что ты показал этим храбрым паренькам и их дружкам, где найти меня. Не больно-то они были учтивы.

Мартин пожал плечами.

― Они пришли ко мне, потому что я священник, а они крещеные христиане. Когда они сказали мне, кто они такие, я понял, кого они ищут. То Божье дело.

― Вот именно, ― сказал мой отец. ― Твой бог должен быть доволен, что ты помог ему направить юные души на путь убийства. Вот оно, истинное наставление христианского священника. Разве ты не должен был предостеречь их?

― Ты убил моего отца, ― угрюмо бросил Стейнкель.

― И правда, племянник, ― сказал мой отец, и я посмотрел на него, потрясенный.

Я всегда считал, что это сделал Эйнар.

― Он убил моего медведя, ― продолжал отец. ― И пытался убить вот его ― Орма.

― Хватит, ― прервал Эйнар и мрачно глянул на Мартина. ― Зачем ты собирался прийти ко мне?

Мартин осторожно отложил пест. Вошел Валкнут, посмотрел на Эйнара и покачал головой. Мартин сказал:

― Выведи мальчика.

Стейнкель в изумлении вертел головой, глядя то на одного, то на другого и очевидно злясь. Когда Валкнут схватил его за руку, он отпрянул.

― Что ты задумал, монах? ― закричал он.

Валкнут рывком притянул его к себе, развернул, взял сзади за ворот рубахи и скрутил, слегка придушив. Затем приподнял мальчишку так, что кончики его ног неистово заплясали, пытаясь достать до пола, и вынес в ночь.

Эйнар выжидающе наклонил голову, глядя на Мартина. Тот вздохнул и перестал очинять перо для письма.

― Я ничего не сказал Олегу, ― заявил он. ― Взамен за это продолжительное молчание я хочу вернуть Священное копье.

― Чего? ― не понял мой отец.

― Древко копья Хильд, ― пояснил я, ― которое она вряд ли отдаст.

Мой отец переводил взгляд с меня на монаха.

― Почему он... Зачем ему древко? У него ведь нет наконечника.

Если он хотел пошутить, то не получилось. Я посмотрел на Мартина.

― Он обещал Олегу, ― сказал я. ― Взамен Олег посулил... что? Христианскую церковь в Киеве или здесь, в Хольмгарде?

Усмешка Мартина была острой, как меч, и кривоватой.

― В Киеве. Когда он наследует своему отцу, то сделает меня здесь епископом, с благословения папы. Эта страна стремится к новой, христианской религии...