Белый Паяц - Виктория Угрюмова

Годы спокойной жизни не уменьшили мастерства и не отняли навыков, впитанных жителями пограничья, кажется, с молоком матери. Беда, обрушившаяся на них как гром среди ясного неба, не погрузила их в бездну мрачного и бездеятельного отчаяния, не отняла способности и желания исполнять свои обязанности.

И хотя старухи плакали и причитали, провожая на городские стены сыновей и внуков; хотя старики заполнили храм Пантократора, прося вседержителя о милости к молодым; хотя хорарх читал молитвы высоким, срывающимся от волнения голосом, а все же город жил нормальной жизнью.

Инженеры собирали и устанавливали метательные орудия, а лучники заново пристреливали позиции. Гермагоры и вольфарги раскинулись в благодатной тени, набираясь сил перед боем.

Гармост Тагал проверял съестные припасы. Их должно было хватить как минимум на три недели. В крайнем случае, можно раздать людям зерно, муку и вино из кладовых правителя.

Пять колодцев, а также множество фонтанов и один родник с чистой ключевой водой, над которым старые зодчие воздвигли главную башню, обеспечивали город водой на долгое время.

Мощные зубчатые стены, сложенные в четыре ряда, считались неприступными. Главные ворота города – тяжелые бронзовые двустворчатые ворота, которые могли открыть только пятьдесят дюжих воинов, вели в узкий проход, упиравшийся во второй ряд крепостных укреплений. И даже если враги прорвались бы за них, то оказались бы в тесном пространстве между стенами, как в ущелье, под ливнем стрел, дротиков и кипящей смолы.

Было там единственное слабое место – водосток, забранный решеткой, но к нему еще нужно суметь подобраться. Здесь защитники бдели, не боясь переусердствовать.

Юбера Де Ламертона беспокоило другое: среди воинов, находящихся под его командованием, было чересчур много молодых солдат, никогда не участвовавших в настоящих сражениях (вот где пригодились бы ему двадцать шесть опальных тогутильских рыцарей). Да и целое поколение горожан выросло, не зная ужаса нашествий и тягот войны. Сейчас они все делают правильно – не зря так натаскивали их строгие гармосты, но что случится, когда начнется битва – кровавый жестокий водоворот, который невозможно представить умозрительно. Никакие слова не передадут этот кошмар, не опишут всю силу леденящего страха, боли и растерянности, которые охватывают воина на поле брани.

Невозможно объяснить, что в багровом аду, где противоборствующие стороны порой сталкиваются на таком пятачке, что мертвые не могут упасть, среди тысяч и тысяч себе подобных ты одинок, как никогда более, и оглушительное одиночество это страшнее вражеских мечей.

Человек, который так много воюет и убивает, не задуман природой в этом качестве. Он чересчур хрупок, слаб и уязвим, чтобы заниматься подобным делом, но отчего-то каждое следующее поколение игнорирует печальный опыт предшествующего и ввязывается в очередную бойню – жестокую игру, в которой не бывает победителей.

Нападающих было очень много – все ровное пространство вокруг городских стен было покрыто черной плотной шевелящейся массой. Сверкали на солнце лезвия их длинных кос – странного оружия, неизвестного в Охриде, и этот блеск слепил глаза. Земля гудела от топота тысяч копыт, и в жарком воздухе далеко разносились звуки гортанной речи, но все это было где-то не здесь, как за плотной пеленой.

Над Мараньей повисла напряженная тишина – тишина ожидания. А на дворцовой площади можно было услышать, как жужжат над розами забавные упитанные шмели с коротенькими крылышками.

Юбер Де Ламертон стоял на главной башне, в окружении рыцарей-гермагоров, всматриваясь в даль, и глаза его болели и слезились от чрезмерного и напрасного усилия. Опытный воин, он ведь понимал, что произошло в Тогутиле, и знал, что сталось с его защитниками, но все равно устремлял цепкий взгляд на размытую желтую полосу горизонта.

Потому что всей душой хотел увидеть там невозможное – маленький отряд всадников, мчащийся мимо осажденной крепости по дороге в столицу, – два десятка воинов под командованием Айелло Тесседера, забияки и строителя крепостей.

* * *

Тамуади прилетел на рассвете.

Он потоптался по каменному парапету, клекоча от негодования, что к нему не спешат со свежим мясом, которое он несомненно заслужил, а затем нахохлился и затих, устало помаргивая желтыми глазами.

Магистр – Повелитель Птиц, зябко кутаясь в коричневый плащ – сегодня внезапно похолодало, – вышел на террасу, неся серебряную миску с кормом, увидел, что к ноге пернатого гонца привязан красный кожаный футляр, и немедленно ударил в гонг.

Красный футляр обозначал известие о войне.

Звук гонга разбудил обитателей сотен клеток, свезенных сюда со всей Медиоланы, – певчих и хищных, больших и малых, голосистых и молчаливых. Они кричали, свистели, прыгали, хлопали крыльями и подняли такой невероятный гам, который поставил бы на ноги и мертвого. Но юного параболана, дежурившего в Обители Птиц этой ночью, магистру пришлось расталкивать лично, не слишком деликатно пиная его сапогом в бок. Заспанный юноша вскочил на ноги, дико озираясь, и первым делом сообщил, что он глаз не сомкнул всю ночь и сейчас нисколько не спал, а просто глубоко задумался. Но, увидев в руках Повелителя Птиц клочок кожи цвета свежепролитой крови, осекся на полуслове.

– Позови рукуйена Хорна, и побыстрее, – приказал магнус.

И когда параболан, гремя сапогами и спотыкаясь от усердия, бросился исполнять его веление, тихо и страшно произнес ему вслед:

– Никому ни слова, слышишь? Иначе я запру тебя в клетку.

Параболан содрогнулся, но не остановился, а только ускорил шаг. Обещание магнуса было, увы, не абстрактной угрозой. Молодому рыцарю довелось как-то за гораздо меньшую провинность провести неделю в клетке, которую до него занимал секахи – огромный крылатый человекоподобный монстр, отличающийся жутким нравом. Юноше совершенно не хотелось повторять этот печальный опыт, но теперь его мысли быстро перескочили на иную, куда более важную тему.

Война.

Началась война.

Она шла где-то далеко, он даже не знал, где именно, и вполне могла закончиться за несколько недель, как случилось недавно, во время короткого столкновения с Хатаном. Хватило всего трех сражений – и ни одного по-настоящему большого, жаловался Де Геррен, чтобы на границе снова воцарился мир.

Недовольный Вигилисса напрасно бороздил море Нага на боевых галерах – хатанский наварх так и не принял вызова, и раздосадованный флотоводец вернулся в Оганна-Ванк спустя месяц охмурять придворных красавиц и изливать гнев в поединках с их недовольными супругами.

Да и гро-вантары крайне редко принимали участие в битвах. В последний раз это случилось чуть больше века тому назад, во время великой войны Четырех Королевств.

И все равно параболану было страшно. Он яростно чесал то нос, то переносицу, то брови и не мог успокоиться. Молодое тело его вибрировало от напряжения, а в ушах раздавался долгий и протяжный стон гонга и отзывался медным привкусом во рту. Война Короткое слово, а звучит как приговор. И почему-то кажется, что теперь все будет иначе – навсегда иначе. И больше никогда не станет так, как было до…