1918 год на Украине. Том 5 - Сергей Владимирович Волков

службы надо еще зорко следить за недовольными, неприязненно настроенными крестьянами. 33 трупа у всех живы в памяти.

Простояв несколько дней и бессонных ночей в Михайловской Борщаговке – мы получили приказ перейти на окраину Софиевской и Петропавловской Борщаговок. Перешли, сменили прежнюю часть в 20 офицеров. Фронт этого участка – верст 5—6. На нем встали 3 караула с пулеметами. Смененные офицеры рассказывают, что прошлую ночь петлюровцы пробовали наступать. Подъехали на телегах. Но караулы отбили пулеметами. И тут же прибавляют, чтобы мы зорко смотрели, так как в лесу какие-то кавалеристы зарубили двух офицеров-дозорных.

Между Софиевской и Петропавловской Борщаговками лежит глубокий, широкий, извивающийся овраг. Он идет со стороны противника и заходит нам в тыл. При желании этим оврагом можно провести дивизион и сразу покончить со всем «фронтом». Мы великолепно понимаем это, понимает это начальник участка, и, чтоб парализовать такую возможность, каждую ночь в овраг выставляется пост в два (!) человека.

Ночи идут в тревожной, бессонной службе. Усталость дошла до предела. Люди засыпают на ходу. Больше нет сил. И мы уже не просим, а требуем отдыха. Начальник участка полковник Зметнов согласен с нами, в свою очередь требует для нас отдыха. И наконец нам на смену приходит такая же горсть офицеров.

Но офицеры не одни. С ними едут на массивных откормленных конях великолепные немецкие гвардейцы-кавалеристы.

Немцы решили открыто выступить – поддержать фронт, объясняют нам пришедшие.

Верится с трудом, но все равно – лишь бы сменили. Идем на пост Волынский и с первым паровозом едем в Киев.

* * *

Теперь в Киеве еще яснее чувствуется тревога, близость катастрофы. По всем улицам расклеены воззвания: «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан», пестрят приказы о мобилизации с угрозой расстрелом. Но также по Крещатику бегут, спешат, едут, хохочут шикарные дамы со спекулянтами и офицерами в блестящих формах.

И кажется нелепым и смешным! Мы 10 человек на протяжении 5 верст, под вечной опасностью, покрытые вшами и грязью, охраняем этих «пользующихся жизнью» и веселящихся. Да стоит ли?! Киевские газеты успокаивают горожан известиями о близости союзников. Союзники близко! Союзники в Жмеринке и в Бирзуле! На Черном море показались вымпелы!.. Немцы готовы поддержать гетмана и добровольцев! Последнее радио Энно! Заявление Мулена!

Но среднего обывателя не успокоишь. У него своя мерка! Дороговизна жизни. Эта мерка показывает катастрофу, и тревога его увеличивается с каждым днем.

Пришли в подотдел на Львовскую. Там под страхом расстрела скопилось довольно много офицеров-юнкеров. Все днем лежат на соломе, а ночью с винтовками ходят в дозоры и патрули по городу. Из интендантских складов привозят обмундирование, белье, валенки, полушубки – все это бесконтрольно растаскивается дружинниками. Привозят новое – опять растаскивается. Суточные увеличились до 40 карбованцев в день.

И чем сильней отовсюду просачивается тревога, тем хаотичней, безалаберней идет работа в военных штабах. Все равно конец!

Генерала Келлера сменил князь Долгоруков. В газетах его грозные приказы; в минуту опасности он клянется умереть «среди вверенных мне войск».

Через 4 дня отдыха весь подотдел высылается на позицию. Теперь нами командует 70-летний генерал Харченко[106]. Ночью погрузились, и на рассвете мы на посту Волынском.

* * *

Здесь та же картина. Вернувшиеся с позиций офицеры сидят в полутемных вагонах, курят – стоит синий дым, пьют водку, выдаваемую для поддержания духа, и нехотя ждут какого-нибудь конца…

На путях перекатываются бесчисленные штабные вагоны, с «охранами», «особыми отрядами», сестрами, около станции наскоро сбит дощатый питательный пункт. В маленькой комнате мечутся сестры – кормят набившихся офицеров и солдат.

Но вот новость! Из Житомира прибыло подкрепление: отряд губернского старосты Андро[107]. Они прорвались сквозь петлюровские цепи и под охраной бронепоезда добрались до Киева. Все обступили вновь прибывших, таких же грязных, усталых людей, напоминающих не войска, а разбойную банду.

«Сколько вас?» – раздаются вопросы. «Всего человек 300 – в строю человек 80», – отвечают прибывшие. Ответ покрывается хохотом и матерной бранью. «Как у нас, стало быть! То же!»

Но нам недолго приходится пробыть на посту Волынском. Мы – 20 человек – под командой 70-летнего генерала Харченко (он в штатском платье) выступили в с. Жуляны. Генерал Харченко в роли ротного командира доставляет ряд веселых минут. Подошли к селу, где должны расположиться. Харченко впереди всех переходит от хаты к хате, стучит в окно и спрашивает дребезжащим старческим голосом: «Тетенька, не пустите ли нас?..» – «Что вы, ваше превосходительство, – хохочут офицеры, – да разве на войне спрашивают разрешения в хату войти!» Но генерал передумал и не хочет здесь останавливаться. «Нет, нет, господа, я передумал, здесь нам неудобно, пойдемте». – «Да почему же, ваше превосходительство?» – «Нет, нет… Видите – артиллерия близко, сохрани Бог – шальной снаряд… Надо быть всегда осторожным… Вы молодежь, молодежь…»

Офицеры смеются, и командир роты генерал Харченко ведет нас дальше в менее опасную хату. Но, смеясь, все чувствуют, что это оперетка с трагическим концом.

Заняли халупы. Впереди в окопах стоит только что прибывший Житомирский отряд. Караул от караула – версты на 2. Это – фронт. Мы же несем охрану деревни и являемся резервом.

В хате генерала Харченко беспрестанно трещит телефон: разговоры ведутся с штабом Ольвиопольского гусарского полка (в этом полку 20 пеших человек), с штабом Кинбурнского драгунского полка (в 15 человек), с штабом отряда Андро – в 80 человек. И с бесконечными штабами отделов, подотделов, дружин, где в каждой «отдельной части» – два, три десятка человек. Через два дня из штаба командующего участком сообщили: наш фронт решили поддержать немцы. И действительно, в этот же день мы увидели немецких гвардейцев-кавалеристов, едущих по селу, где они и расположились. Но скоро стало известно, что в другом селе большой немецкий отряд разоружен петлюровцами.

И через несколько дней вошедший в хату офицер доложил генералу, что немцы уходят с позиций. Мы вышли на улицу. С громом, шумом, криками скакали немецкие пулеметчики и кавалеристы…

«Wohin? Wohin?» – кричат им вышедшие офицеры.

«Nach Hause! Nach Hause!» – смеются, машут руками немцы.

Хоть веры в помощь немцев никогда и не было, однако уход их произвел большое впечатление. Фронт оголился. Пути к Киеву совершенно открылись. Наш фронт: на одну версту – один человек. Малейшему давлению мы не в силах оказать сопротивления – и исход авантюры стал ясным.

А противник с каждым днем заметно шевелился, с утра до позднего вечера по всему фронту гремела его артиллерия. Облетел слух о не сегодня завтра готовящемся наступлении.

Наш маленький отряд взволновался, «замитинговал» и настоял перед