Ветер забытых дорог - Юлия Тулянская

Вслед за Благодетелем выступать было трудно: Тесайя, как паук из мухи, выпил из толпы весь сок. Дварна, который только что блистал в поединках с мечом, теперь выглядел неуверенно, даже его бледное твердое лицо заранее выдавало досаду. Он заговорил медленно и без особых интонаций, словно заведенный.

Дварна повел речь о «Сатре в душе».

– Насколько мне открыта истина, Сатра изначально была воинственна! - говорил тирес. - Цари древней Сатры стремились к уничтожению всей скверны вокруг себя. Теперь наше царство основано лишь в наших душах. Мы живем в каждодневной борьбе за свою чистоту. Все, что расслабляет волю, погружает в мирное существование, мы должны вырвать с корнем из своей внутренней Сатры!

Меч должен разделить нас на нечистых и чистых! - жесты Дварны во время речи казались совсем деревянными. - Укрепите дух, чтобы не отвлекаться на личные обиды, но выжечь и растоптать все, что искажает непогрешимую истину Жертвы!

Речь Дварны была скучна и не запоминалась. Едва он закончил, его «верные» дружно заорали, но толпа подхватила их крики очень вяло.

Приземистый, мощный Сатвама с бычьей шеей сменил Дварну в кругу. Выступление Справедливого не обернулось таким явным провалом, как у Дварны, но и не вызвало восторга.

Впрочем, Сатвама ничего особенного для себя и не ждал: его из года в год принимали примерно с одинаковым успехом.

Уже начало смеркаться: зимние дни коротки. На площади зажглись факелы. Настал черед Дайка выйти в круг и говорить перед толпой. У него сразу забилось сердце, похолодели руки. Дайку еще недавно трудно было связать два слова, и даже Гвендис он отвечал односложно или только жестом. Кроме того, ему было досадно и стыдно за недавний бой с Адаттой.

Дварна требовал, чтобы Сияющий или закончил бой, или признал свое поражение. Дайк обещал признать все, что угодно, но требовал от Дварны ответа, почему он не позволяет Адатте прекратить поединок? Получилась обычная мелкая склока, которые часто происходили между духовными вождями Сатры. Дварну и Сияющего сразу окружил народ. Дварна обвинил Дайка в непонимании сущности чести. Избитый и растерявшийся Адатта стоял неподалеку, опустив голову. Дайк в запале ответил Дварне, что честь ему не указ. Приверженцы Твердого вступили в склоку, вслух поражаясь такой испорченности Сияющего и его низменным помыслам. Наконец, протолкавшись через толпу, Итвара схватил Дайка за плечо и заставил отойти от Дварны, а кто-то увел и Адатту.

Теперь Дайк вышел в круг и остановился посередине. Толпа насторожилась, ожидая от него еще какой-нибудь странной выходки. У Сияющего уже не осталось выбора: надо было говорить. Дайк сквозь одежду тронул образок Ярвенны у себя на груди.

– Я хочу вам сказать про Светоч… - начал он и сразу понял, что надо говорить громче. - Про Светоч! - повысил голос Дайк. - Вы думаете: про это уже ничего нового не скажешь, все написано в Своде и в Приложениях, и тиресы уже сто раз все растолковали.

А я вам скажу, - голос Дайка окреп сам по себе, - что вы не поняли предания о Светоче. Вы спорите, какие в нем описываются запреты, кто первый их нарушил и осквернился и кто кого за собой потащил. Но Светоч - это сказание о любви Белгеста и царевны Йосенны.

Даже в древней Бисмасатре это понимали! Вот потому-то лучники Бисмасатры и не расстреляли Йосенну со Стены, а позволили ей поднять в седло и увезти тело любимого. Вы сделали эту историю пугалом для себя. Вы превратили Светоч в источник новых запретов и страхов. А в нем заложена совсем другая сила. Вот тирес Тесайя сказал: прекрасная Йосенна и благородный Дасава были лучшими из небожителей. Почему никому до сих пор не приходило в голову, что они, может быть, и впрямь были одни из лучших, и сумели найти путь, которого не находили другие? Я думаю, этот путь лег им под ноги с того дня, когда смысл их жизни оказался за пределами хлопот о собственной чистоте и неоскверненности…

Как только Дайк кончил говорить, раздалось несколько приветственных криков, но большинство небожителей недоуменно молчали, и крикуны осеклись. Дайк уступил место, и в кругу появился Одаса Мудрый.

Гордо подняв голову, тряхнув пышными волосами, Одаса скользнул глазами поверх толпы и начал медленно, гулким голосом, длинную речь о возвышенных предметах. Он долго переливал из пустого в порожнее, всем надоело слушать. Одаса всегда слишком упивался собой, чтобы знать меру. В конце концов речь Мудрого приветствовали только его сподвижники, и их хвалы звучали довольно жидко.

Наконец подошло время Итвары Учтивого. Высокий нескладный тирес с рыжеватой гривой волос неохотно явился толпе. Дайк глядел на него с сочувствием: похоже, Итваре не по душе отбывать эту повинность. Неожиданно Учтивый заговорил обаятельно и просто.

– У нас в Сатре вредный воздух для истин. Я что-то знаю для себя. Но я ничего не знаю для вас. Моя вера глубоко подсознательна. Она не для передачи, не для всех. При передаче истины возжелавшей странного толпе и ученикам, она попадает на воздух и сразу портится. Хранить ее разумнее всего в сердце и никогда не открывать крышку.

Я могу ошибаться в ощущениях, а если я буду об этом говорить, я обязательно ошибусь и в словах. Если кто-то станет меня слушать, он непременно ошибется в восприятии.

Разрежь своё на мелкие кусочки, положи в красивые блюдца и раздай всем… - Итвара недоверчиво поморщился. - Почему в красивые? А потому что надо, чтобы всем нравилось. И вкус, конечно же, подсластить… Я в этом больше участвовать не хочу. Одним словом, тиресом больше - тиресом меньше, ничто не изменится в Сатре.

Мне не нужно ни страха, ни толпы людей слева и справа, ни обета о приходе Жертвы. Это отвлекает меня от моих маленьких причудливых догадок, которые нельзя выразить вслух. Будьте поосторожнее с тем, что считается учением Итвары. Пускай это не влиятельное учение, но, тем не менее, оно успело основательно скиснуть на воздухе благословенной Сатры.

Когда Итвара умолк и вышел из круга, вокруг только прошелестел легкий ропот. Его отказ от звания вождя был неожиданностью, но не произвел сильного впечатления. Итвара терял влияние, ему и так недолго оставалось ходить в тиресах. Небожители переговаривались, что лучше бы он напоследок придержал язык и не пытался выставить дело так, будто он умнее других.

Наконец смерклось. Состязания закончились, толпа стала расходиться. Дайк поспешил к Эйонне: он должен был проводить домой Гвендис. К нему присоединился Итвара, который собрался к своей утешительнице, чтобы рассказать о празднике. Итвара остался у Эйонны, а Дайк с Гвендис вышли вместе на стемневшую улицу.

С площади еще раздавался гул, мелькали кучки пьяных участников праздника с факелами в руках. Веселье продолжалось в домах, оттуда неслись хохот и крики.

Дайк и Гвендис проходили мимо растрескавшейся замшелой стены. Вдруг перед ними метнулась тень: кто-то выпрыгнул из развалин, мягко встав на полусогнутые ноги, как кот. За ним показались еще тени.

– Что это у нас тут такое? - послышался резкий, громкий голос. - Эй, несите факел, - бросил небожитель тем, кто стоял за его спиной.