Красив и очень опасен - Энн Стюарт

В очередной крутой поворот он вошел, почти не сбросив скорости. Колеса, утратив сцепление с полотном дороги, заскользили, и машина пошла юзом. Она скользила по мокрому асфальту к самому краю обрыва. Ричард спокойно выжидал, представляя, как они рухнут с огромной высоты, кувыркаясь, в рассвирепевшую морскую пучину.

Но затем, уже за какую-то долю мгновения до непоправимого, он вдруг резко вывернул руль, и скольжение машины приостановилось; задние колеса «Воксхолла» повисли над бездонной пропастью, а передние фары – пара обезумевших звериных глаз – ошалело рассекали желтыми лучами кромешную черноту ливня.

Мотор заглох. Ричард с трудом разнял пальцы, вцепившиеся в руль, уронил руки и закрыл глаза. В наступившей могильной тишине слышалось только дыхание Кэссиди, частое и прерывистое. И еще он слышал, как колотится ее сердце.

Ричарду отчаянно захотелось приложить руку к ее груди, слизать со щек слезинки. Открыв глаза, он увидел в темноте, что Кэссиди смотрит на него.

Она была бледна, как смерть, которая минуту назад коснулась их. Огромные глаза на мертвенно-бледном лице.

Спотыкаясь, Ричард выбрался под дождь, увлекая Кэссиди за собой. Держась за руки, они кубарем скатились по склону, скользя по грязи, и остановились под сенью раскидистого можжевельника. В мгновение ока Ричард обнял Кэссиди и прильнул к ее губам. Кэссиди словно этого ожидала, лоно ее стало горячим и влажным. Ричард знал, она сделает все, что он захочет. Стоит ему только пожелать, и она опустится на колени, прямо в грязь, и снова будет ласкать его, как в тот раз. Да, они могут наслаждаться друг другом, забыв о дурацких предрассудках. Кэссиди ни в чем ему не откажет, ничего не попросит взамен. Не считая разве что его души, которую так ловко украла, пока он плел для нее паутину.

Остатки здравого смысла не помогли. Все было кончено, он угодил в ту же западню, которую уготовил ей. И вот уже губы его сомкнулись на влажной обнаженной груди Кэссиди, а руки срывали остатки промокшей одежды с ее прекрасного тела. Кэссиди тяжело и нетерпеливо дышала, но Ричард нарочито не спешил. В его душе проснулся зверь, и он не хотел загонять его в клетку. Он возьмет ее здесь, в грязи. Кэссиди не посмеет противиться его воле. И тогда всецело и навсегда будет принадлежать ему.

Кэссиди беспомощно барахталась внизу, разгоряченная и вожделеющая, пытаясь подстегнуть его, но Ричард был непреклонен. Он снова проник пальцами за резинку ее трусиков, проверяя жар огня, разгоревшегося в ее лоне, а затем принялся ласкать и нежно пощипывать розовый бутончик. Кэссиди застонала, дрожа всем телом и изгибаясь дугой.

Их губы слились в неистовом поцелуе. Ричард, стоя на коленях, просунул одну ногу между бедер Кэссиди, плотно прижав ее и двигая вверх-вниз. Пальцы Кэссиди впились ему в плечо, как когти хищной птицы, а дождь все продолжал немилосердно поливать их обоих.

Ричард с усилием оторвал от себя ее пальцы и, обхватив запястья, прижал обе руки к влажной земле. Он чувствовал, как рвется на свободу его восставший член, и испытывал от этого почти такое же болезненное наслаждение, как от того, что делал сейчас с Кэссиди. Обнаженная рыжеволосая женщина, извивавшаяся сейчас под ним, словно похотливая воительница-валькирия, вызывала в нем настолько бешеное возбуждение, что Ричард даже не был уверен, что успеет избавиться от джинсов до извержения своей страсти.

Кэссиди уже жалобно всхлипывала, тихонько повизгивала, как щеночек, и Ричард наконец сжалился над ней. А заодно и над самим собой. Чуть приподнявшись, он быстро расстегнул джинсы и спустил их вниз.

– Давай же, проси! – хрипло потребовал он, влекомый неведомой темной силой. – Проси!

Но Кэссиди только невнятно заскулила в ответ, и Ричард приставил свое могучее орудие к ее разверстому и алчущему устью, на мгновение ощутив его жар и влагу. А затем одним мощным движением проник внутрь, заполняя ее всю своей трепещущей плотью. Ричард понял, что нечеловеческий вопль, вырвавшийся при этом из груди Кэссиди, будет преследовать его до конца дней. Вой, издаваемый, должно быть, языческими плакальщицами перед погребальным костром, безумный крик отчаяния и счастья, опустошения и завершения. Спина Кэссиди прогнулась, а тело одна за другой сотрясали могучие волны безумного наслаждения.

В тот же миг без тени сожаления излился и Ричард. Он взорвался у нее внутри с одержимостью и яростью, которые сдерживал целый день. Словно сквозь пелену он видел молочное тело Кэссиди, извивающееся под ним в пароксизмах оргазма, и наконец сам обессиленно рухнул на нее, продолжая чувствовать, как пульсирующие стены ее горячей пещеры выдаивают из него последние капли сока.

Ричард знал, что может сейчас повторить то, что только что совершил. Огонь в его чреслах не утих, и его верный друг был крепок, как и прежде. Обуявшая страсть подталкивала продолжить эту вакханалию, пока оба не упадут бездыханные.

И тут он расслышал странный звук. И даже не сразу понял, что это сдавленное рыдание.

Охваченный стыдом и ужасом, Ричард скатился в холодную и липкую грязь. Кровь бросилась ему в лицо.

– Кэсси, – прошептал он внезапно охрипшим голосом. – Кэсси, деточка!

Эти ласковые слова ошеломили его; Ричард даже не представлял, что еще способен произносить их. Он страстно заключил ее в объятия, мокрую, иззябшую, содрогающуюся от плача. Нет, он не знал, почему плачет Кэссиди. От страха и унижения или от холода, грязи и боли. Или по какой-то иной, неведомой, но пугающей причине.

– Я причинил тебе боль? – взволнованно спросил он, смахивая прядь мокрых огненно-рыжих волос с ее прелестного заплаканного лица. Глаза Кэссиди были плотно зажмурены, но слезы струились ручьем, смешивались с каплями дождя и потеками грязи. – Кэсси, лапочка, что с тобой?

Но Кэссиди продолжала рыдать. Диана, вот кто была непревзойденной мастерицей по части рыданий; Ричард приучился ненавидеть женские слезы, этот превосходный инструмент для манипулирования мужчиной. Он научился не замечать их, слушать женские причитания и подвывания, не ощущая при этом ровным счетом ничего. Но Кэсси лежала в его объятиях, обливаясь горючими слезами, и это зрелище разрывало ему сердце.

– Кэсси, милая, – срывающимся голосом заговорил он, гладя ее по волосам. – Не плачь, родная моя. Прошу тебя. – Он принялся покрывать поцелуями ее глаза, замурзанные щеки, мокрый нос. – Не плачь, деточка. Я никогда больше тебя не обижу, клянусь. Только не бросай меня. Не убегай больше, Кэсси, не убегай, прошу тебя!

Ричард даже не заметил, когда Кэссиди перестала плакать. Вдруг руки ее кольцом сомкнулись вокруг его шеи, а прекрасные заплаканные глаза заглянули в его глаза, нет – в самую душу.

– Я не убегу, Ричард, обещаю!

И Ричард, кляня себя за глупость, поверил.

Хотя это называлось гостиницей, Кэссиди не нашла никакой разницы между ней и типичным американским мотелем. Длинное невысокое строение с выбеленными стенами располагалось позади старинного каретного сарая. Правда, новизна строения маскировалась черепичной крышей под старину. Зато в номерах стояли новехонькие трехспальные кровати, при телевизоре имелся пульт дистанционного управления, и даже с душем Кэссиди сумела совладать.