Свидание в аду - Морис Дрюон

Жан-Ноэля как громом поразила и эта тирада, и тон, каким она была произнесена. Скажи он сейчас Симону: «Мне остается только броситься в Сену», – тот не колеблясь ответил бы: «Это самое лучшее, что ты можешь сделать».

Видя полную растерянность юноши, Лашом решил воспользоваться ею и окончательно стать хозяином положения.

– Я мог бы и, откровенно говоря, должен был бы пинком вышвырнуть тебя за дверь, – сказал он, – а затем позвонить в министерство, попросить их разобраться в ваших мерзких делишках и добиться твоего немедленного ареста. Я не делаю этого единственно из-за привязанности к твоей сестре; счастье твое, что я хочу уберечь ее от потрясения. Но отныне угрожать будешь не ты, а я. Даю тебе неделю, слышишь? А потом будь любезен прийти сюда и с доказательствами в руках подтвердить, что ты все уладил. Если же нет, пеняй на себя.

И тогда Жан-Ноэль поступил как ребенок. Искренним, простодушным и смиренным тоном он сказал:

– Я глубоко виноват перед вами, Симон. Я и сам не помнил, что говорил. Я потерял голову. Но, поверьте, я не собирался этого делать. Я не так низок, как вам теперь кажется. И я вам это докажу.

Лашом пожал плечами: он не поверил юноше.

А когда тот ушел, Симон тяжело опустился в кресло и задумался. «Вот родится у меня сын, – сказал он себе, – а когда вырастет, тоже может сделаться таким же».

Целую неделю – с того самого часа, когда он вышел из кабинета Симона, – Жан-Ноэль ни днем ни ночью не знал ни минуты покоя. Его терзала тревога, мысли мешались, как у пьяного, он не мог спать и все время находился в состоянии крайнего умственного и физического напряжения.

Компаньоны прятались от него, сроки платежей по векселям неумолимо приближались, его все сильнее охватывало отчаяние, и нередко на рассвете, когда нервы окончательно сдавали, а голова разламывалась от боли, он ловил себя на мысли: «Ну что ж, ничего не поделаешь, сяду в тюрьму, по крайней мере, все будет кончено, я обрету относительный покой». Потом он начинал думать о самоубийстве, которое могло принести еще более полный, абсолютный покой. В эти минуты Жан-Ноэль все чаще думал об отце, ему начинало казаться, что над ним тяготеет роковая наследственность.

А немного погодя у него вдруг рождалась призрачная надежда, и он чувствовал новый прилив энергии; едва дождавшись часа открытия конторы и учреждений, он пускался в дорогу. Он самым подробным образом ознакомился со счетными книгами своего акционерного общества и прочел груду бумаг, стараясь полностью уяснить положение, в котором очутился. Тем временем эскадроны французской кавалерии продолжали дефилировать перед кинокамерами на отрогах Атласских гор, и Жан-Ноэль получал телеграммы, извещавшие о том, что все идет хорошо, но требовавшие присылки денег.

Он по-прежнему жил в отеле «Георг V», так как ему нечем было заплатить по счету.

Жан-Ноэль решил посоветоваться с адвокатами; один порекомендовал ему столковаться с компаньонами, другой – начать процесс, который он несомненно выиграет… года через два или три. Ему удалось добиться смехотворно коротких отсрочек у кредиторов.

Сабийон-Вернуа и прочие компаньоны Жан-Ноэля поняли, что дело может обернуться плохо и для них. Но так как они не могли обратить банкротство акционерного общества себе на пользу, то предложили такой план действий, при котором единственной жертвой должен был стать Жан-Ноэль.

Было решено, что акционерное общество, созданное для производства фильма «Рыцарь Сахары», станет филиалом акционерного общества Сабийона-Вернуа – с тем же председателем правления, с той же конторой и с тем же банком. С помощью соглашений, помеченных задним числом, удалось замаскировать сомнительные операции с государственной субсидией, и таким образом получилось, что она якобы использована по назначению. Жан-Ноэлю предстояло выйти из акционерной компании и лишиться при этом всех вложенных в нее средств и своей доли прибыли, ему пришлось отказаться от всех прав на фильм и тем самым от всех возможных доходов.

– Вы очень плохо вели дела, – счел нужным добавить Сабийон-Вернуа в промежутке между двумя уколами морфия. – Так что это все, что мы можем для вас сделать, господин Шудлер.

Оставался еще нерешенным вопрос о выданных Жан-Ноэлем без покрытия чеках на сумму триста тысяч франков. Сабийон и другие компаньоны даже слышать о них не хотели.

– Но раз я отказываюсь от внесенных мною средств… – попробовал было настаивать Жан-Ноэль.

– Это совсем другой вопрос, давайте к нему не возвращаться. Иначе мы аннулируем достигнутое соглашение…

И Жан-Ноэль снова почувствовал, что идет ко дну.

Он попросил у своей тетки Изабеллы Меньере пятьдесят тысяч франков; она пришла в ужас, пообещала, потом спохватилась, заявила, что у нее нет таких денег, и в конце концов дала ему двадцать тысяч…

– …Для этого мне придется заложить драгоценности твоей бабушки. Вот к чему ты меня вынуждаешь, мой милый.

Он отправился к своему родственнику герцогу де Валлеруа; юноша не открывал всей правды, но тот сразу догадался, в чем дело. Прочитав бедняге нотацию, он закончил ее такими словами:

– Я подумаю над тем, как тебе помочь. Позвони мне завтра.

А на следующий день Жан-Ноэлю ответили, что герцог уехал на две недели в Лотарингию.

Жан-Ноэль отправился к издателю своего деда, чтобы получить накопившуюся за полтора года сумму от переизданий книг Жана де Ла Моннери. Ему выплатили полторы тысячи франков.

Пришлось продать золотой портсигар, подаренный Пимроузом, а также несколько безделушек, имевших хоть какую-то ценность.

Вырученные деньги позволили юноше уплатить по счету в отеле, и тогда он появился у Мари-Анж.

Взглянув на исхудавшего, измученного, как загнанное животное, Жан-Ноэля, сестра испугалась.

– Незачем говорить Симону, что я снова живу у тебя, – сказал он. – Незачем говорить об этом кому бы то ни было. Если мне позвонят по телефону, отвечай, что меня у тебя нет, что мы с тобой давно не виделись и моего адреса ты не знаешь.

– Симон сказал мне, что у тебя какие-то неприятности с фильмом и что ты очень дурно вел себя с ним, – проговорила Мари-Анж. – Ничего объяснять он больше не захотел. Я тебе несколько раз звонила. Мне неизменно отвечали, что ты вышел.

– У меня были веские основания не подходить к телефону… Мари-Анж, много ли у тебя денег в банке?

– Осталось не больше сорока тысяч франков, – ответила она.

Жан-Ноэль подробно рассказал сестре о своих злоключениях.

– Нечего сказать, в хорошем я оказалась положении! – вырвалось у Мари-Анж.

Жан-Ноэль еще никогда не видел свою сестру такой озабоченной и мрачной, он никогда не слыхал, чтобы она говорила таким сухим и резким тоном. Он впервые видел ее до такой степени поглощенной мыслями о себе. «Наверное, Симон настроил ее против меня», – решил он.