Симфония «Пятой Империи» - Александр Проханов

А. П.: И все-таки, что собой представляет Атомный проект-2? Количество станций, их тип, итоговая мощность?

С. К.: Какая-то часть проекта продолжает дорабатываться. Направление понятно, но детали дорабатываются. Первый Атомный проект имел продуктом атомное оружие, исчисляемое в суммарных мегатоннах. Второй проект имеет конечным продуктом электроэнергию, измеряемую в мегаваттах. У нас на 2005 год доля атомной энергетики была чуть меньше 15 %. Сегодня она 16 %. Но задача выйти минимум на 25–30 %. Чтобы этого достичь, нам надо заменить убывающие станции. Есть драма убывания мощностей. Мы посчитали, что из-за убытия станций доля атомной энергетики к 2030 году составит 0,8 %. Если мы станем вводить новые станции с темпом один блок в пять лет, то доля к 2030 году составит 2,4 %. Это конец отрасли. Как только она валится ниже 5 %, ее нет смысла поддерживать. Содержать всю инфраструктуру, ядерно-топливный цикл мы не сможем. Тогда мы сказали: либо принимаем решение, что атомная энергетика не нужна, и мы ее в России закрываем. Принимаем проект сворачивания атомной энергетики. Этот проект и весьма дорогостоящий. Сворачивание соразмерно по ценам с развертыванием. Или же принимаем стратегию форсированного развития. Что для этого нужно? Заместить выход убывающих блоков. Удержать долю атомной энергетики в общем балансе, а это значит, что нужно на фоне растущего энергопотребления резко расти. Отсюда и появился проект, который вначале рассматривался как фантазия. То вводили один блок в пять лет, а теперь желаем два блока в год. В десять раз больше. Мы исходили не из того, сколько может делать нынешнее машиностроение. Оно может делать немного. Мы исходили из того, что поставленные задачи потребуют развития машиностроения. Пусть машиностроение подстраивается под задачу. Не может – будет смена руководства, смена персонала. Это предприятие не сумеет, значит, его заменит другое, даже зарубежное. Если Ижорский завод не сможет сделать требуемое число корпусов реакторов, то станет делать «Шкода». Не сможет, будут делать корейские металлургические заводы. Мы можем сделать нужное количество турбин? Не можем? Летим во Францию, подписываем с французами соглашение о совместном предприятии в Подольске, куда они приходят со своей «Арабеллой». Это лучшая тихоходная турбина большой мощности. И мы делаем в Подольске четыре-пять комплектов турбин в год. Контрольный пакет в России. Производство в России. Передача технологий происходит. Рабочие места появляются. Налоги в российский бюджет идут. Мы имеем право с этой турбиной, с российскими атомными блоками строить станции во всем мире. До 2012 года мы сдаем по два блока в год, а затем выходим на три блока в год. А затем и на четыре. Мы либо не можем и два, либо можем и четыре. Такой подход себя оправдывает. Мы приходим на машиностроительный завод и спрашиваем: «Сколько можете выпустить?» Они отвечают: «Один». – «А у нас заказ на три». – «Берем все три, можно?» – «Можно, если подготовите производство». – «А это правда?» – «Да, это под целевую программу, у которой есть деньги, есть сроки, есть абсолютные гарантии». Та же история и со строителями. «Вы в этом регионе не хотите строить? Привезем рабочую силу со стороны». Привезем на Дальний Восток китайцев, и они будут строить. В высокий передел мы их не будем пускать, а общестроительные работы станут выполнять. Мы возводим атомную станцию в Китае. Там китайцы блестяще работают, по 24 часа в сутки, никаких упреков по качеству. Если ты хочешь принимать участие в развитии, подчиняйся правилам, встраивайся, иначе опоздаешь. Мы заинтересованы в том, чтобы существовала конкуренция производителей. Чтобы мы могли устраивать конкурсы и выбирать самое дешевое, самое лучшее. Если турбину в стране делают только «Силовые машины». Если парогенераторы и теплообменники делает только ЗИО «Подольск». Если корпус реактора делают только «Ижоры». Что тогда? Либо создавать конкуренцию, либо выходить на зарубежный рынок. Помните, строили Атоммаш в Волгодонске всей страной? Сегодня его частный собственник не хочет заниматься атомным производством. Завод планировался на десять корпусов реакторов в год. А теперь мы должны искать других производителей, в том числе и за рубежом.

А.П.: Итак, к двадцатому году страна покроется целой сетью новых станций и будет создан флот плавучих АЭС.

С.К.: Вы знаете, новых станций будет немного, потому что узлы потребления электроэнергии останутся прежними. Мы станем укрупнять имеющиеся. Это, кстати, очень удобно с точки зрения общественных слушаний. В регионах, где есть атомные станции, отношение к ним существенно лучше, нежели там, где их нет.

А.П.: Нечто подобное и с партией СПС?

С.К.: Когда-то СПС был для меня родным детищем, и психологическое отношение к СПС осталось. Но никаким крупным процессом нельзя заниматься в полсилы. Поэтому с определенного момента я перестал заниматься партией и целиком отдался атомной отрасли. Итак, возвращаюсь к теме. Если мы выбираем место для новой станции, то стараемся привязать ее там, где уже существуют объекты атомной энергетики. Например, Челябинск. Там нет атомной станции, но регион требует станцию. И там есть такие объекты, как «Маяк». Или Томск. Там мощный атомный объект в Северске, а станции нет.

А.П.: А там реактор, вырабатывающий боевой плутоний, остановлен?

С.К.: Пока еще нет. Парадокс в том, что этим реактором мы отапливаем город. Та же история в Железногорске. Как только мы достроим тепловые станции, мы тут же остановим реакторы, ибо незачем нарабатывать излишний плутоний, а потом тратить деньги на его хранение и утилизацию. Никогда не было атомной станции на Дальнем Востоке, но развитие края требует такой станции. Замкнутый круг – регион не развивается, потому что нет источника энергии. А такого источника нет, потому что нет потребителя. Планируется одновременное создание станции и алюминиевый завод – идеальный потребитель для атомной станции. Если часть энергии пока не находит потребителя, сбрасываем в Китай. Он с радостью возьмет излишки, пока не появится российский потребитель. Теперь о внешнем рынке. Полагаю, что за ближайшие пятнадцать лет построим за рубежом до двадцати новых энергоблоков. Абсолютная реальность. Мы сегодня строим за рубежом больше, чем кто бы то ни был. Два блока в Китае. Два блока в Индии. Один блок в Иране. Подчас цены унизительно малые. Технология отсталая. Но я понимаю, если бы не эти стройки, мы бы растеряли рабочих и инженеров, не загрузили нашу промышленность. Мы обсуждаем с зарубежными партнерами строительство еще двенадцати блоков. Пойдет массовая замена блоков в Восточной Европе. Расширяется рынок в Китае и Индии. В мире формируется пять мощных атомных альянсов. Если мы правильно все сконструируем, мы оказываемся одним из крупнейших, и двадцать процентов мировых заказов мы отстоим для себя. По оценкам, в мире будет построено от трехсот до пятисот энергоблоков в ближайшие двадцать пять лет. Половина стран построят сами. Но другая половина сама не построит и будет нуждаться в зарубежном подрядчике. Наши 20 % – это от тридцати до шестидесяти энергоблоков. Третье направление – плавучие станции. Почему их начали делать? Да потому что все просто. Берешь реактор ледокольного типа, отработавший неимоверное количество времени, создаешь плавучую платформу, вот и станция. Сегодня начинает возникать спрос на блоки малой и средней мощности. Особенно на русском Севере. Там газ, ископаемые, новые производства. Мы будем двигаться все дальше на север. Нефть, газ сравнительно дешевы для Средней России. А в Заполярье, где северный завоз, там цены совершенно другие. Там малые АЭС становятся экономически эффективны. Плавучая атомная станция начинает эффективно работать, если тариф за электроэнергию – два рубля. Для средней полосы это безумно дорого. А для Чукотки, где тариф четыре с половиной рубля, это недорого. Большая станция окупается за 15–20 лет, а плавучая через девять лет. Мы создаем реактор в заводских условиях. Это поток, это серия, это более высокая надежность. Система надежности в атомном флоте очень велика. Жуткая трагедия – гибель «Курска». Ни один реактор наземных станций не проходил испытаний в таких условиях. Страшный взрыв, ударная нагрузка, разгерметизация прочного корпуса, вода на глубине двухсот метров, давление, обесточивание, потеря персонала. Некому нажать кнопку, дернуть рычаг. Хуже придумать невозможно. Реактор самозаглушился, выход радиации ноль. Когда подняли лодку и обследовали реактор, его можно было снова выводить на мощность. Запредельный уровень надежности. Мощности под строительство «плавучек» есть. Судостроение, которое возрождается, готово принять заказы. Во многих странах начинается рост потребления электроэнергии, но им не нужна большая мощность. Они не будут строить крупные АЭС, а предпочтут много маленьких. Вот вам «плавучка». Ее можно использовать или на Крайнем Севере, или в экваториальных широтах. Она дает и электроэнергию, и тепло. Электроэнергия идет на создание холода, а тепло идет на опреснение морской воды. Два условия жизнеобеспечения на экваторе – охлаждение и опреснение. Что еще предстоит сделать? Это, конечно, «быстрый реактор». Отработанное топливо от станций традиционного типа не выбрасывается, не увозится в хранилища, а используется как топливо в реакторе на быстрых нейтронах. Это продолжает топливный цикл, позволяет дожигать топливо, уменьшать угрозу, дожигать тот же плутоний. Мы намерены избыточный, накопленный нами плутоний использовать на таких «быстрых реакторах». Его больше не нужно охранять на складах, опасаясь террористов. Не нужно остеклять и хоронить бог знает где. Мы его просто сжигаем на станциях. Высокотемпературный газовый реактор – это следующий наш шаг. Охлаждается гелием. Его температура достигает 1000 градусов. Это позволяет разлагать воду и добывать водород. Самая эффективная массовая наработка водорода. Это будет означать удвоение рынка для атомной энергетики. Водородное топливо для автомобилей. Первый атомный проект Советского Союза вытащил за собой огромное количество смежных отраслей. То же будет и сейчас. Мощный рывок во всех отраслях промышленности и науки. Атомный проект – локомотив всего общероссийского Развития.