Восьмой грех - Филипп Ванденберг

Врач приложил ухо к груди кардинала, потом приподнял его веки и проверил рефлекс зрачков. Когда врач хотел проверить пульс, он вздрогнул: в кулаке кардинал сжимал коробку из-под ампул с надписью «Dormicum 5x2».

Санитар вопросительно посмотрел на врача, вид у того был растерянный.

— Анастетик! — глухо сказал он.

— Это значит, что кардинала усыпили, сделав укол, а потом принесли сюда?

Врач кивнул и осмотрел сначала правую, затем левую руку Гонзаги.

— Вот. — Он указал на след от двух уколов. — Пульс максимум сорок. Мы дадим аленксад, два кубика.

Санитар достал из чемоданчика два одноразовых шприца и нужные ампулы. Недрогнувшей рукой врач сделал укол.

Через несколько секунд кардинал открыл глаза: сначала левый, потом правый. Испуганные уборщицы, словно стайка шумных кур, разлетелись кто куда. По нефу разнеслись истерические крики: «Un miracolo, un miracolo — чудо!»

Врач низко склонился над кардиналом, вглядываясь в его лицо:

— Вы меня слышите, ваше преосвященство?

— Я же не глухой! — громко ответил Гонзага с юмором висельника. — Где я?

— В Сан Себастьяно, на Виа Аппиа. Вы знаете, как попали сюда? — осторожно поинтересовался врач неотложки.

Гонзагу затрясло.

— Мне холодно, — ответил он и потер руки. — Неудивительно, при минус восемнадцати в холодильной камере бойни…

— Вас обнаружили уборщицы, — вмешался в разговор служка, чтобы скрасить неловкую фразу кардинала. — Черный ход был не заперт, хотя я могу поклясться Мадонной, что при вчерашнем вечернем обходе лично его закрывал.

Врач озабоченно осмотрел государственного секретаря и сказал:

— Мы должны сообщить в полицию. Очевидно, вас усыпили инъекцией и принесли сюда против вашей воли.

— Никакой полиции! — заявил Гонзага глухим голосом. — Я не хочу никакой полиции и прошу вас никому об этом не докладывать. Я говорю сейчас как государственный секретарь Ватикана. Вы меня поняли?

— Как хотите, ваше преосвященство! — ответил врач. — Хотя я считаю, что вас необходимо отправить в клинику «Гимелли» на обследование. Я не знаю, долго ли продлится ваша эйфория и нет ли у вас каких-нибудь травм. Я бы настоятельно советовал…

— О пребывании в больнице не может быть и речи! — Кардинал в ярости замахал руками. — Я хочу избежать скандала. — Надеюсь, мы понимаем друг друга?

С большим трудом Гонзаге удалось встать с исповедального стула в стиле барокко. Когда санитар хотел взять его под руку, кардинал оттолкнул его с такой силой, что тот чуть не упал.

— Если мне понадобится помощь, я дам вам знать, — злобно прошипел Гонзага. А когда он увидел у главного входа в церковь машину «скорой помощи» с включенными мигалками, то изо всех оставшихся у него сил крикнул: — И выключите наконец эту чертову цветомузыку! Что подумают благочестивые христиане, когда увидят неотложку возле Сан Себастьяно?

— Может, вас хотя бы отвезти обратно в Ватикан? — озабоченно спросил врач. — То, что сделали с вами, ваше преосвященство, меня не касается. У вас свои причины скрывать это преступление от общественности. Но, как врач, я обязан сказать вам, что есть определенный риск для вашего здоровья.

— Ваше упорство льстит вам, доктор, — ответил Гонзага, — однако ваши опасения беспочвенны. Дайте мне пару минут прийти в себя.

— Как хотите, ваше преосвященство… — Судя по тону, каким ответил врач, он был абсолютно не согласен с государственным секретарем.

Санитары взяли носилки и вышли из церкви, а врач сел на последнюю лавку в зале и достал рабочий журнал, в котором записывались все вызовы. Он оценивающе поглядывал на Гонзагу.

Кардинал глубоко вдохнул и с шумом выдохнул. В церкви было душно, и пребывание здесь явно не шло Гонзаге на пользу.

— Не лучше ли вам выйти на свежий воздух? — услышал он голос врача.

Гонзага не отреагировал. Он был погружен в свои мысли, которые в одночасье нахлынули на него: «Почему меня привезли именно сюда, в базилику Сан Себастьяно? Случайность?.. Или за этим скрывается какое-то намерение?»

Под церковью были километровые ходы, так называемые катакомбы. Базилика и катакомбы были хорошо известны кардиналу. Подземные захоронения Сан Себастьяно ежегодно становились целью для тысяч паломников. Они были не такие обширные, как катакомбы Калликста, что всего в нескольких кварталах отсюда. Там ходы располагались в четыре уровня друг над другом и соединялись двадцатью километрами подземных ходов, поэтому люди, попавшие туда, чувствовали себя, как в лабиринте.

Подземные ходы Сан Себастьяно назывались просто ad catacumbas — так древние римляне в поздней античности обозначали таинственное место, над которым уже при цезаре Константине возвели церковь. Еще до строительства собора Святого Петра здесь были похоронены апостолы Петр и Павел, после того как приняли мученическую смерть. Только потом церковь и катакомбы назвали в честь Себастьяна, который погиб здесь страшной смертью. Палачи стреляли в беззащитного человека из луков, а потом, когда он все еще подавал признаки жизни, забили его до смерти палками.

Над этим Гонзаге стоило задуматься. Он смотрел в пустоту. И вдруг ему опять вспомнился голос из громкоговорителя в холодильной камере: «Не думаю, что вы попадете в Martyrologium Komanum… Свежезамороженный мученик — это что-то новое!»

«Это не могло быть случайностью», — пронеслось в голове кардинала. Его начал бить озноб, хотя в церкви стояла ужасающая духота. «У организаторов похищения явно теологическое образование. Судя по высказываниям, они изучали древнюю филологию или историю. Или даже оба предмета сразу…»

Врач заметил, что кардинал весь дрожит. Откуда-то вынырнул служка из Сан Себастьяно.

— Вам нужно на свежий воздух! — твердо заявил врач.

Доктор и служка, заботливо поддерживая Гонзагу, вывели его наружу, и там он присел на каменный выступ.

— Все в порядке, — отозвался кардинал, быстро придя в себя. — Я просто вспомнил ужасную вещь. — И повернувшись к врачу, добавил: — Можно я воспользуюсь вашим мобильным телефоном?

Врач передал ему трубку. Гонзага набрал номер и прислушался.

— Ради всего святого, отзовитесь уже! — негодовал кардинал. Когда государственный секретарь уловил неодобрительный взгляд врача, он заговорил с подчеркнутой сдержанностью: — Соффичи, брат во Христе, отзовитесь же!

В трубке раздалось сообщение оператора:

— Абонент временно недоступен.

Бреясь, Мальберг угрюмо смотрел на себя в зеркало. Он уже просто не узнавал своего лица. И неудивительно: обстоятельства не способствовали тому, чтобы Лукас выглядел молодым и здоровым.

Пока Мальберг занимался утренним туалетом в тесной ванной комнате Барбьери, он размышлял над тем, почему маркизу убили, а он все еще жив-здоров. «Возможно, я слишком незначительная фигура в деле Марлены, — думал Лукас. — Или же еще могу кому-то пригодиться».