Алая карта - Буало-Нарсежак

Глория издает сухой смешок.

— Старейшиной!

Она мертвой хваткой вцепляется в запястье Жюли.

— Ты должна мне помочь. Монтано жульничает, я в этом уверена. Держу пари, ей не больше девяноста шести или девяноста семи! Пусть говорит что хочет, я этих интриганок знаю. Звезды вроде Дитрих и Гарбо, окончательно покинувшие съемочную площадку или сцену, перестают скрывать свой возраст. Но Монтано все еще задействована. Когда режиссеру телефильма требуется актриса на роль бабушки, он говорит: «Позовите ту столетнюю старуху!» Я прочла об этом в каком-то глянцевом журнале. Столетняя исполнительница придает шик любой картине, чем Монтано и пользуется. Трогательную историю о своем детстве она наверняка придумала специально для журналистов. Прелестная старушка, такая живая и веселая!

— Ты преувеличиваешь.

— Да неужели? Я преувеличиваю! Тебе наверняка неизвестно, что сегодня утром она пела, а этот Хольц ей аккомпанировал. Что они «исполняли»? Глупую итальянскую песенку, «Фуни…», как ее там.

— «Фуникули-фуникуля»…

— Вот-вот. Кейт собственными ушами слышала, как Джина пела и смеялась. Я слегла из-за нее! Вот что, моя милая, ты часто бываешь в городе, так найди мне «Историю кино». Там наверняка будет упоминание о Джине с краткой биографической справкой.

Глория без сил опускается на подушки.

— Обещаешь?

— Конечно.

— Спасибо.

— Тебе нужно что-нибудь еще?

— Ничего, только покой.

Жюли бросает последний взгляд на Глорию. Да, она потрясена, ранена, но рук не опустила. Битва еще не выиграна. Жюли становится неловко за такие мысли, но ей ужасно любопытно, как будут разворачиваться события. Глория впервые вынуждена защищаться. Жюли совершает привычные действия — ест суп и ракушки под масляным соусом, снимает косметику, умывается, моет руки, чистит зубы (осторожно — из-за мостов), раздевается, сражается с ночной рубашкой (она все-таки удобней пижамы) и одновременно прокручивает в голове события счастливой жизни Глории. Подруги сестры правы — ее счастье было дерзким, почти вызывающим. Природа наградила Глорию экзотической красотой и великим талантом. Он напоминал благодать Господню, ее пальцы извлекали из скрипки волшебные звуки не потому, что она много работала, а по капризу небес. Эгоизм ограждал Глорию от испытаний и трудностей, но это был не пошлый, постыдный эгоизм, а непробиваемая сияющая броня на манер рыцарских лат.

Жюли достает сигарету из пачки «Кэмела», закуривает и ложится. Ей нравится этот сладковатый вкус — она касается языком фильтра, когда затягивается. Жюли возвращается мыслями к Глории — рассеянно, как кошка, вылизывающая пустую миску, все еще пахнущую любимым лакомством. Проблемы Оливье никак не коснулись Глории. После развода она оставила себе фамилию Бернстайн, получила половину его имущества и уехала за границу. Конечно, оставалась проблема Жюли, но ее легко было решить с помощью денег. У бедняжки плохо с головой, значит, нужно обеспечить ей комфортабельное существование. Глория исполнила свой долг — она из тех, кто всегда платит по счетам, чтобы чувствовать себя спокойно. Глория дорого бы дала, чтобы ее сестра была больной, а не калекой. Больные рано или поздно выздоравливают… либо умирают. Нет ничего обременительней калек. Помогают только деньги. Платишь, помещаешь человека в дорогой санаторий, потом находишь удобную квартиру, нанимаешь преданных слуг. Все мужья Глории были очень богаты (само собой разумеется!) и прекрасно относились к бедной «прокаженной». Проказа сжирает пальцы, так что определение вполне уместное. Самым милым был Жан-Поль Галлан. Он первым сказал Глории: «Мы должны взять твою сестру с собой». Они поселились в Нью-Йорке, в квартире с видом на Центральный парк, чтобы Жюли могла любоваться деревьями.

Когда Клеман Дардель купил красивый особняк в Париже рядом с парком Монсо, он и мысли не допускал, что Жюли будет жить в другом месте. Все мужья Глории делали все, чтобы она забыла о своем несчастье. Они ее жалели, а Жюли ненавидела жалость. Самые приличные отношения у Жюли были с Арманом Прадином. Ей нравилось жить в Алжире. Из-за моря. В Алжире она начала выходить из дома одна — впервые после нескольких лет добровольного заточения. Большую часть времени Глория проводила на гастролях. Иногда она звонила — именно так поступают любящие преданные сестры! — но Жюли не всегда брала трубку, для этого имелась компаньонка или отлично вышколенная горничная. Кларисса тоже появилась рядом с ней в Алжире. Когда Глория вышла замуж за торговца алмазами Оскара Ван Ламма, Кларисса последовала за хозяйкой в Париж. Она была ее единственной подругой, никогда не задавала вопросов, но все видела и улавливала. В Алжире она догадалась насчет Армана, а потом — благодаря редким скупым фразам Жюли — и насчет Клемана Дарделя и Жана-Поля Галлана. Трагические смерти, так и оставшиеся неразгаданными… Жан-Поль покончил с собой. Почему? Кто знает… Клеман был еврей, и его арест в 44-м был вполне предсказуем. Убийство во время войны в Алжире колониста Прадина тоже никого не удивило. До Клариссы доходили слухи, и она иногда так смотрела на Жюли… Что она могла заподозрить? Глория летала по миру — красивая, элегантная, обожаемая, а Жюли — всегда в черном, в черных перчатках — следила за домом, как вдова. Ван Ламм тоже продержался недолго — умер от кровоизлияния в мозг. Тут сказать было нечего. Кларисса знала, что Жюли обманула Джину, она слышала разговоры по телефону и уловила суть плана. Если Жюли сумела замыслить нечто подобное сейчас, в прошлом она вполне могла составить интригу и против мужей сестры…

На месте служанки Жюли рассуждала бы именно так. Но пошла ли Кларисса дальше? Поняла или нет то, чего и сама Жюли до сих пор не понимает? Почему она злоумышляла против людей, которые так хорошо к ней относились? Нет, Кларисса ни за что не догадалась бы, что Жюли всегда боялась своей сестры. Особенно после рокового поворота руля, бросившего «Испано-сюизу» на фонарный столб. Глория в аварии не пострадала. Удача никогда ей не изменяла. Чтобы нанести ей удар, требовались время, терпение и случай. С течением лет злоба растворяется, линяет. Кларисса заметила, что после смерти последнего мужа Глории сестры немного сблизились. Первым умолк рояль, много лет спустя — скрипка, и Глория с Жюли поняли, что им придется смириться и терпеть присутствие друг друга. Случай привел их на остров. И Джина в «Приюте отшельника» тоже оказалась по воле случая. Жюли может с чистой совестью сказать: «Я ничего такого не хотела. А если и решила их свести, то из чисто научного интереса, как химик, изучающий свойства разнообразных веществ при создании новой формулы».

Она поднимается, наливает полный стакан минеральной воды. Она ожила — благодаря любопытству, расколовшему заскорузлую корку безразличия, которая столько лет защищала ее от внешнего мира. Глория впервые познала сомнение. Она никогда не страдала — ни по воле обстоятельств, ни из-за людей, и вот за три месяца до победы над временем у нее возникли вопросы. Жюли вдруг ясно понимает, что и как следует делать дальше. Душа наполняется странным чувством, горькая нежность пробуждает глухую боль в боку. У нее мало времени. Она глотает таблетку и мирно засыпает.