29 - Адена Хэлперн

Я подхожу к своему парижскому зеркалу, как подходила к нему столько раз в тот день. Вот она я. Из зеркала на меня смотрит лицо, которое я привыкла видеть все эти годы. Разглаживаю руками дряблую кожу на шее. Провожу пальцами вдоль «гусиных лапок» в уголках глаз, вдоль мимических морщинок. Я знаю, мне никогда не понравится это дряхлое лицо. В одном я, впрочем, могу черпать утешение: ведь то, как выглядит мое лицо сейчас, доказывает, что я прожила долгую и достойную жизнь. На этом лице отпечатались годы улыбок, слез, горя, но в первую очередь – радости.

Пора двигаться дальше.

Подхожу к телефону и набираю номер Люси.

– Привет, это я. Я все еще злюсь на тебя, но это пройдет. Слушай, дай мне номер Захарии.

Не имею ни малейшего представления, зачем я с ним встречаюсь. Не знаю, зачем причесываюсь и крашусь и с какой такой стати уже три раза переоделась. Как он себя поведет? Поймет ли, что я и есть та женщина, в которую он так влюбился в ту ночь?

Я знала, что он не спит, когда позвонила ему вчера вечером. Я знала, что в его голосе, когда он снимет трубку, услышу грусть. Даже телефонные гудки приближают меня к нему – второй, третий…

– Да?

Голос у него был слабый. Но я-то понимала, что сна у него ни в одном глазу.

Я замешкалась. Нет, я не собиралась бросать трубку. Просто мне нравилось слышать, как звучит его голос.

– Алло? – повторил он.

– Захария? – сказала я и прокашлялась.

– Да? – отозвался он уже обычным своим голосом.

– Это миссис Джером. Бабушка Элли.

– О, здравствуйте.

В его голосе слышится вопросительная интонация. Но разве можно винить бедного мальчика?

– Как поживаете, миссис Джером? – меланхолично спрашивает он.

– В последние дни неважно, но и вы тоже, судя по тому, что говорила Люси.

Он переводит дыхание и отчетливо вздыхает:

– Миссис Джером, я просто не могу понять, а Люси ничего не может мне объяснить. Я прошу прощения, что вам пришлось звонить мне в такое время. Не знаю, что именно рассказала вам Люси. Я просто хочу понять, что же случилось с другой вашей внучкой.

Я слышу боль в его голосе. Она совсем как моя – в этом Люси не ошиблась. Однако в отличие от меня у него есть кое-кто, кто поможет ему это преодолеть. Как раз бабушкиного совета ему и не хватает.

– Захария, если вы не заняты, может, встретимся утром, например за завтраком?

Он опять молчит, потом отвечает:

– Да, конечно, давайте.

– Отлично. Тут есть одно небольшое кафе на площади Риттенхаус, на противоположной стороне от моего дома. Знаете его?

– Конечно, я часто там бываю.

– Вот и хорошо. Завтра в восемь. Идет?

– Да, в восемь нормально. Спасибо, что согласились со мной встретиться.

– Это меньшее, что я могу сделать. Мне жаль, если все это только усугубляет ваши страдания.

– Спасибо, миссис Джером. Я вам очень признателен.

– Зовите меня Элли.

Так что с шести утра я на ногах. Я, в общем-то, и не спала практически; все время смотрела на часы. Но по правде, я считаю, что бессонницей обязана скорее тому, что всю неделю только и делала, что спала, а вовсе не волнению перед встречей с Захарией.

Проснувшись поутру, я взяла одежду Захарии: и штаны, и рубашку, и кроссовки, которые запихнула вглубь шкафа, – и все постирала (кроме кроссовок). Потом я все это аккуратно сложила и засунула в пакет, чтобы взять с собой. Я не хотела отдавать одежду, предпочла бы оставить ее у себя, сохранить. Но в итоге подумала, что лучше будет отдать Заку его вещи.

Этим утром я решаю надеть широкие бежевые брюки и сиреневую шелковую блузку. Надеваю свои любимые серьги – гвоздики с бриллиантами, когда-то подаренные Говардом. Перед уходом кидаю взгляд на себя в парижское зеркало и делаю вывод, что в целом выгляжу неплохо. Без пяти минут восемь я покидаю дом.

Захария уже в кафе, пьет кофе. Выглядит ужасно, как я и предполагала. Бог знает когда бедный мальчик в последний раз брился. Или принимал душ.

Он встает, едва завидев меня. Джентльмен всегда остается джентльменом, что бы ни творилось у него на душе. На нем футболка и тренировочные штаны, весьма похожие на те, что я принесла с собой в пакете.

– Доброе утро, миссис Джером, рад вас видеть. Спасибо, что пришли.

Я смотрю в его голубые глаза и не нахожу ни следа тех чувств, что он выказывал, когда мы виделись в последний раз. Теперь я могу лишь украдкой смотреть в эти голубые глаза. Эй, Голубоглазка, хочется мне его позвать. Но я никогда больше не смогу это сделать.

– Захария, я рада, что вы согласились встретиться со мной, – говорю я, усаживаясь напротив. – Во-первых, хочу отдать вещи, которые взяла моя внучка. Она попросила меня передать их вам.

– А, ну да, спасибо, – отзывается он с несчастным видом, принимая у меня из рук пакет.

– Вам сейчас все это дико, наверное, но, может быть, однажды вы поймете. Моя внучка, Элли, – я знаю, что она чудесно провела с вами время. Она сама мне так сказала.

– Правда? – Зак слегка оживляется.

– Правда. Ей очень нелегко было это сделать – вот так уйти от вас посреди ночи.

– У меня просто в голове не укладывается.

Он тяжело оседает на стуле.

– Я знаю, все случилось так внезапно. Наверное, вы удивляетесь, как это два человека, знакомые всего день, прониклись друг к другу такими сильными чувствами. – Он замолкает. – Но со мной именно так и было.

– Вам не нужно объяснять, – перебиваю я его. – Я прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Вы оба почувствовали глубокую связь. Это никак не связано с продолжительностью знакомства.

– Я боялся, вы решите, что как-то по-детски – так чувствовать…

– Одно дело простодушие. Но совсем другое – уверенность, что так и должно быть, – говорю я ему.

– Тогда что же произошло? – Он цепляется за слова. – Почему она вот так ушла?

Всю ночь я искала ответ на этот вопрос и меняла его миллион раз. Но в конце концов ответ прост:

– Захария, в случае Элли… у Элли есть свои обязательства. Она думала, что сможет убежать от них. Все мы так думаем. Но в конце концов не смогла. Она поняла, что ей придется научиться принимать их.

– Я не понимаю. У нее есть семья?

– Да, – выдыхаю я. – У нее есть семья.

– И Говард?

– Она очень любит Говарда. Признает она это или нет, но она любит Говарда и всегда будет его любить. Однако ей действительно нужна была передышка, надо было убежать на один день от своей жизни, чтобы обо всем подумать. И она приехала сюда, в Филадельфию, взяла Люси себе в сообщники и вознамерилась прожить один день безо всяких обязательств. Она рассчитывала, что это будет день веселья, что она просто сделает все то, чего уже очень давно не делала. И все это не должно было иметь никакой связи с реальной жизнью. Однако кое-что пошло не так. Она встретила вас.