Замуж не напасть - Лариса Кондрашова

Аристов встаёт с кресла, но не бросается к ней, а осторожно подходит и обнимает за плечи, поднимая её к себе. Как изнывающий от жажды в пустыне, он хочет продлить удовольствие, чтобы напиться надолго — кто знает, когда ещё встретится оазис? Касается губами её шеи, глаз и только потом приникает к губам. Как мучительно сладок этот поцелуй! Но что с Толяном? Почему он пытается отстраниться от неё, как будто длить мгновение ему невыносимо?

До сих пор в их отношениях Евгения плыла по течению. Вернее, от Толяна исходила инициатива, а она старалась её погасить.

Теперь, похоже, смерть Юлии произвела в её душе переворот. Всё заботы Евгении о добром имени, надуманные обязательства перед Ниной Аристовой отошли на второй план. Осталась тревога: значит она тоже смертна — сегодня живёт, а завтра может не быть? Тогда зачем же позволяет другим вмешиваться в сою судьбу? Чтобы тоже когда-нибудь прыгнуть с балкона?

Кто эти зловредные другие? Никто теперь на неё не давит, и нечего рассуждать с таким надрывом! Она — сама себе хозяйка! Вот только Аристов… Смотрит на неё своими глазюками цвета речного омута. Собственно, она не совсем уверена, что омут именно такой — серо-зелёный, но сравнение ей нравится. Наверное, потому, когда Евгения долго смотрит в его глаза, кажется, что куда-то затягивает, кружится голова, не хватает воздуха… В таком омуте должны водиться черти. Вот только тишины ему не хватает. Скорее, наоборот: именно тишина и настораживает. Это означает: жди неприятностей!

— Ты дверь закрыл или оставил открытой? — как бы между прочим спрашивает она.

— Конечно, закрыл. Попробуй оставить открытой, сразу набежит куча мужиков!

— Что ты имеешь в виду?

Холодность её тона беспокоит Толяна, и глаза его потихоньку теряют колдовскую зелень, приобретая сталь. Нельзя с нею расслабляться!

— Имею в виду только то, что ты слишком многим мужчинам нравишься!.. До чего ж ты, Лопухина, ежиха колючая! Чуть прикоснись, — фыр! — и иголки наружу!

Ну, вот, опять она все испортила. Хотела же по-хорошему. А вообще, чего она хотела? Расслабиться и уступить? И тут же посмеивается про себя: глупый, он упустил момент! Теперь когда ещё она так размякнет, чтобы подобная мысль могла прийти ей в голову!

— Хочешь кофе? — вежливо спрашивает она — пора и вспомнить про обязанности хозяйки!

— Канэшна хачу! — обрадованно соглашается он, копируя грузинский акцент.

Два дурачка! Даже прикалываются одинаково.

— Сюда принести или пойдем в кухню?

— В кухню. Здесь у меня такой расслабон начинается, что я боюсь не выдержать.

— Ничего не бойся, я выдержу! — самоуверенно обещает она.

— Выдержишь?

— Одной левой!

Опять она попадается на собственную удочку! Чего хвастаться? Разве не была только что она в его объятиях и млела от желания? А он вдруг шагает к ней, берет за плечо и, неуловимым движением делая подсечку, бросает на диван. Одной рукой держит её, а другой преспокойно начинает раздевать.

— Выдержишь?

— Что ты делаешь? — придушенным голосом возмущается она, не в силах освободиться.

— Хочу наказать самоуверенную девчонку!

— Пусти, я больше не буду! — пугается она.

— Почему ты уверена, что все зависит только от тебя? Что лишь ты сильная и мужественная — держишь ситуацию под контролем? А я? Каких усилий это стоит мне?

— А кто тебя заставляет ко мне приходить?! — со слезами в голосе кричит она.

— Любовь заставляет! — тоже кричит он.

Отпускает Евгению и утыкается лицом в её волосы. Так они лежат, без слов, пока она не отодвигает Толяна от себя и, застегнувшись, встает с дивана.

— Так и будем причитать?

Аристов вскакивает.

— Блин, хозяин жизни! Быть рядом с любимой женщиной — и то не может!

Он опять берет в руки рисунок.

— Может, и мне, как этому парню?

С каким удовольствием влепила бы Евгения плюху по этой растерянной физиономии. Такой, действительно, блин, крутой, а в самом главном деле разобраться не может!

Она выхватывает у него набросок, чтобы разорвать его, и он лишь в последний момент успевает остановить её руку.

— Я пошутил. Подари мне этот рисунок, пожалуйста!

— Подарю, если ты сейчас же уйдешь!

Он покорно кивает, вызывая у неё прилив ярости.

— Я знаю, чего ты боишься, — говорит она в спину неохотно уходящему Толяну.

Он останавливается, и Евгения видит, как напряглась его шея.

— Кто тебе сказал? Что ты знаешь? — спрашивает он, стремительно обернувшись, и подается в её сторону, отчего она невольно отшатывается и прячет голову в плечи. — Говори!

О чем говорить? О том, что она все узнала от его жены? Непонятно, почему он так рассвирепел? Кричит на нее…

— Не скажу!

— Почему? — растерянно смотрит он.

— Потому что ты орешь на меня, будто я в чем-то провинилась!

— Извини, — он целует её пальцы, — но ты сразу ткнула в самое больное место, вот я и взвился.

— Ладно, прощаю тебя… Ты боишься, что Нина опять полезет в петлю.

— Боюсь, — растерянно подтверждает он.

— Выбрось эту глупость из головы!

— Хочешь сказать, что такую попытку она больше не повторит?

— Ничего такого я гарантировать не могу. Врачи говорят, тот, кто попробовал хоть один раз лишить себя жизни, опять войдет в эту дверь.

— Значит, ничего нельзя сделать? — спрашивает он с отчаянием.

— Не знаю. Может, надо посоветоваться с психотерапевтом? Знаю одно: от тебя уже почти ничего не зависит. Нина считает, что испортила тебе жизнь. Будем надеяться, её не толкнет на такой поступок чувство вины…

Бедный Аристов! Неизвестно, кому сейчас из них хуже: ей, что сидит одна в четырех стенах. В воскресенье. Или ему, на всю жизнь приговоренному к женщине, которую однажды взялся защищать. Можно было бы долго убиваться по этому поводу, но, как всегда, звонит телефон — главный отвлекатель Лопухиной от дурных мыслей.

А звонит Роберт. Муж Серебристой Рыбки.

— Завтра похороны. В десять часов. Приходите.

— Ты ко мне — на "вы".

— Я имею в виду тебя и Виталия.

— У него другой телефон, и мы не общаемся.

— Ты, Женя, отчаянная женщина. Разве можно бросаться такими мужиками?

— Какими — такими?

— Надежными. Крепкими. Поверь мне, сейчас таких мало.

Она вслушивается в его голос: никаких трагических нот. Как будто, не любимая жена умерла, а… а… вагон с лесом в пути задержался! Евгения диктует ему телефон Виталия и ужасается про себя: неужели со смертью человека в жизни его близких не ощущается пустоты? Или они тут же эту пустоту стремятся заполнить? И уж совсем добивает её предложение Роберта: