Сын погибели - Владимир Свержин

И он со звоном поставил чашу на серебряное блюдо.

Женщины делятся на два вида: с кем хорошо, но без них еще лучше, и тех, с кем плохо, но без которых еще хуже.

Джакомо Казанова

Побирушка чуть приоткрыл глаза и огляделся. Он сызмальства привык осматриваться, чуть приподняв ресницы и не показывая виду, что бодрствование сменило глубокий сон. Заря еще не занялась. На сеновале, где расположились он и его собрат по нищенскому цеху, больше не было ни души. Рыцарь, Федюня и их приятель с переломанным носом ночевали в доме, под крышей. Молчаливые варяги, меняясь, сторожили всю ночь. Можно было спорить на что угодно: старая, римских времен, ферма, давшая приют путникам, никогда не видела таких гостей.

Хозяин с многочисленным семейством, заметив подъезжающий к воротам небольшой отряд, схватился было за вилы, но, трезво оценив обстановку, вовремя передумал. Когда же щедрый рыцарь, заговорив о ночлеге, бросил ему золотой, крестьянина будто подменили. Он с домочадцами перебрался в стоящую поодаль кухню, уступив гостям жилое помещение, заодно, на всякий случай, взяв под контроль хранившиеся там продукты.

Вчерашние нищие коротали ночь на сеновале, глядя, как светлеет горизонт, и очертания предметов обретают привычную четкость.

— Эй. — Побирушка толкнул сопящего в обе дырки соседа.

— А? — коротко отозвался тот.

— Тихо, не галди. Мне самое время исчезнуть, чтобы поутру вернуться, как господа просыпаться начнут.

— Ага.

— Ну что «ага»? Ты видал, какие звери на воротах стоят?

— Это да.

— Вот и я говорю — с ними не пошуткуешь. Можно попробовать незаметно выскользнуть, но вдруг учуют — не сносить головы!

— И чего?

— «Чего»… А того. Идти надо напрямую. Мол, сюда поблизости, в лесок, ягод-грибов набрать…

— Хитро.

— Это я и без тебя знаю. Так, стало быть, я сейчас корзинку раздобуду и вместе пойдем. А дальше: ты хоть разбейся, а ягод-грибов набери, а я — в монастырь. Уразумел?

— Угу.

— Тогда покуда глаза протри да солому из головы выбери. А я за лукошком и обратно. — Побирушка скользнул вниз по сеновалу. — Слышь, не спи!

— Не-а, — раздалось сверху, но того, к кому были обращены слова, ответ не интересовал.

Нищий бросился к дому, туда, где в первом нежилом этаже хранилась всевозможная необходимая в хозяйстве утварь. Но едва проник он в каморку под лестницей, как та неожиданно осветилась, заставив вчерашнего попрошайку испуганно прижаться к стене.

— Не губи, — прошептал он, — я ж…

Он начал мелко креститься:

— Я ж все как надо… Как ты сказал.

— Не ходи никуда, — послышался негромкий, но оттого не менее требовательный голос.

— А как же ж…

— Не спрашивай. Делай, что я говорю. Куда бы Сын погибели отныне ни пошел — иди за ним. В пламя пойдет — иди за ним. Да всегда кинжал держи наготове.

— Зачем кинжал? — обмирая, спросил побирушка.

— Чтобы вонзить его, — жестко ответил звучавший из сияния голос.

— Да не смогу я…

— Сможешь. Я удар направлю и силу дам.

— Да не по мне это! И грех какой!

— В этой смерти нет греха, как убил бы ты змею, что грозит матери, породившей тебя. Жди знака!

Сияние вмиг исчезло, оставляя перепуганного голодранца в кромешной тьме, моментально спустившейся после яркого света.

Нищий постоял несколько минут, прижавшись спиной к стене, не в силах отдышаться и унять дрожь в теле.

— Господи! И зачем я только увязался за этим проклятым мальчишкой! — и незаметно выскользнул из каморки.

— А корзина где? — поражая искусством риторики, поинтересовался его приятель, сонно глядя на вернувшегося товарища.

Бледный побирушка дернул щекой и буркнул, пряча глаза:

— Без грибов обойдутся.

Порт был полон народу. Невзирая на запрет церковного суда Уэльса, толпы зевак подбирались поближе к пирсу, чтобы самолично увидеть Сына погибели и героев, его схвативших. Городские стражники отгоняли чересчур любопытных от корабля, но те лезли на деревья, крыши домов, выходили на лодках в море. Еще бы: Сын погибели, чье имя последние дни держало в страхе всю округу, был изловлен и в сопровождении мрачных, как сторожевые псы, северян привезен сюда — именно к тому месту, где не так давно вершил свои бесчинства.

Из уст в уста пересказывались многочисленные истории о чудесах и злодеяниях вышедшего из озерной глуби посланца тьмы. Рассказы эти были один другого страшней и не имели ничего общего с реальностью. Но об одном случае шептались, пожалуй, чаще других.

Речь шла о чудодейственной земле, присланной самим Бернаром из Клерво, — именно с ее помощью удалось схватить злокозненного Сына погибели, ибо вдруг пыль обратилась в пламя, и то пожрало воинство демонов, овладевших бренной людской плотью. Ни стены, ни хладное железо не могли остановить всеочищающий святой огонь.

— Да, Капитан, — задумчиво глядя на снующих вдоль пирса матросов, сокрушался Лис, — похоже, с рассказкой о страшной силе местного суглинка я перестарался. Но кто ж знал, что легенды о местной почве вовсе не беспочвенны?

— Выходит, что сработали мы на руку этому бесноватому аббату. Теперь целый Уэльс будет шуметь о том, какой он весь из себя святой чудотворец и могущественный повелитель темных сил — здесь такие байки любят, — ответил Камдил.

— Ну а шо было делать? — Сергей оперся кулаками о планшир.[55]— Слава богу, хоть Федюню вывезли.

Матросы на берегу бойко сбрасывали швартовые с причальных тумб. Другие — на корабле — уже готовились убрать сходни.

— Ладно, глядишь, шумиха уляжется, — без особой уверенности продолжил оперативник. — Как ни крути, а все уже позади.

— Стойте, стойте! — раздалось с берега. — А ну, пропустите!

При этих словах городская стража начала древками копий раздвигать толпу у причала.

— Это еще что за новости? — насторожился рыцарь в белой тунике с алым крестом.

— Это такое… — вглядываясь в спешащего к кораблю толстяка, сказал Лис, — именуется «Глава церковного суда». И такое оно… Изрядных размеров.

Между тем судья с неожиданной для его впечатляющих объемов резвостью взбежал на палубу и бросился к «посланцам Бернара Клервосского»:

— Как хорошо, что я вас застал!

— Кто-то не заполнил таможенную декларацию? Или в порту недопоставка русалок для кортежа?