Прощай и будь любима - Адель Алексеева

Старик закрыл глаза и не видел, как белая лошадка зацепилась за его палку. Девочка уставилась на его ногу, на палку старика, спросила:

– У тебя болит ножка? У моей бабушки тоже болит ножка… Не у этой, – она кивнула в ее сторону, – у другой. Она уронила пылесос. А ты тоже уронил пылесос?

Тот насупился, склонил голову, поднял плечи и стал похож на ворону, что по соседству рвала куриную кость.

– А ты любишь… спать? – не унималась Таня. – Я не люблю. Я никогда не закрываю глазки. Бабуля говорит: закрой, а я не закрываю. Потому что ничего не видно. Спать неинтересно… Дедушка, а ты старенький? Да?.. – Тот как будто кивнул. – А когда будешь совсем-совсем старенький, ты… снова будешь маленький, да?

В глазах неласкового собеседника мелькнуло что-то похожее на испуг: он не знал, как заставить замолчать болтливую девчонку. Или ему показалась чудовищной мысль про еще одну, новую жизнь?

Тут Танюшка вспомнила о своей лошадке, отцепила ее от палки и пустилась бежать к бабушке. А с противоположной стороны ледового поля уже понеслась музыка. Красные, синие, желтые «птицы» готовились к полету!

– Куда они полетят? – теребила внучка.

Вот потянули за веревочку один дельтаплан – по снегу побежал человек в красном – скорее, скорее! – выше, выше, – и «птица» уже в воздушном потоке, полетела!

Танюшка запрыгала. Даже у бабушки перехватило дыхание.

– Вон, вон оно!

В небе сверкала огромная птица. Гигантская бабочка? Стрекоза? Нет, больше любой птицы! Синие с золотом крылья плыли по воздуху.

– Это космонавт? – прошептала Таня.

– Нет, Танюша, это дельтапланерист.

Она обернулась к скамейке. Старик встал и заторопился к соседней скамейке, где только что сидели молодые люди. Собрал оставшиеся после них бутылки и затолкал в сумку.

Тина вздохнула. Солнце опустилось ниже, лучи его освещали зеленые крылья. На чистом голубом небе зависли два белых облака, похожие на рыб, и на фоне их чарующе-медленно передвигалась новая синяя птица! На снегу взметнулся вихрь, и «птица» опустилась.

– А еще будет? – не терпелось внучке.

– Будет, будет…

Они поднимались один за другим.

Тень от стоявшего на той стороне высотного дома переметнулась и пересекла белое поле, сделав его голубым… Но тут ветер переменился, и «птицы» уже не взлетали.

– Все, Танюша. Пойдем? Пора.

– Ой, смотри, какой шарик!

Между домами на той стороне, как раз посредине, повис малиновый шар солнца…

Вставая, Валентина Петровна опять обернулась: старика уже не было, скамейка опустела. Лишь по-хозяйски расхаживали взъерошенные вороны да подбирали остатки жалкой трапезы. Но впереди, у выхода, она увидала прямоугольное пальто, шапку-пирожок. Палка с визгом врезалась в плотный снег.

Больно было смотреть на когда-то всесильного шефа.

Возле аллеи с туями к старику подошел мужик:

– Ну что, приковылял? Покажи! – и приоткрыл сумку. – О, урожай!

«Он собирает бутылки!» – ужаснулась Тина.

– Идем ко мне, Петрович! У меня имеется маленькая «беленькая».

Крепко держа за руку внучку (еще вздумает болтать!), Валентина Петровна заспешила к выходу. Вспомнилась латинская фраза – «Панта реи» («все проходит»).

2

…Дни летели и летели, разрывая связь времен, нарушая заведенный еще с тридцатых годов порядок. Позади – одна, вторая война… А тут еще что-то похожее на новую революцию. Валентине это напомнило картину, которую она наблюдала когда-то на Черном море. Залив возле Беты почернел, море забурлило, черные плавники выскакивали из воды. Три катерка тянули огромные сети: шел отлов дельфинов! Не один час длилось это зрелище – и вдруг! Один дельфин прорвал сети – и сотни, тысячи животных устремились за ним. А спустя полчаса – все покинули залив.

В сущности, думала Тина, русские всегда были как бы окутаны сетями, не очень почитали букву закона, терпеливо исполняли приказания… Но до поры до времени. А потом что-то случалось, и народ уже не знал удержу в новом стремлении, рвал сети…

Вернувшись из Праги, Валя ломала голову: как рассказать обо всем Сашиной матери, и надо ли? Однако терзания ее по возвращении невольно затихли: заболела ее собственная мама. Вероника Георгиевна лежала, обвязав голову мокрым полотенцем, громко охала и повторяла какие-то имена. Са-ша, Ми-лан, Фи-ля, но чаще всего – Ники-Ники-Никита…

Полина Степановна же, напротив, была молчалива, спокойна, читала внучке Танечке сказки Пушкина. Посреди комнаты лежал пес по имени Раф.

Однажды позвонили в дверь и вручили Тине телеграмму: «ВСТРЕЧАЙ СЕГОДНЯ 24 ПОЕЗД МАРГАРИТА».

Как быть? С кем оставить внучку? С мамой? Но ее стоны не утихали. «Попрошу-ка я Полину Степановну», – и Валентина позвонила ей в дверь.

– Как вы себя чувствуете, Полина Степановна?

– Да неплохо вроде. Иди, иди, Валюша, я посижу с девочкой, – отвечала она, хотя боль слева под лопаткой давала о себе знать.

Чтобы не опоздать к поезду, надо было бежать немедля.

– Пока-пока, мои хорошие!

В Полине Степановне не осталось и капли грусти-тоски, она уже готовила чай. Она и внешне мало изменилась: маленькая, быстрая в движениях, с короткой стрижкой, химической завивкой, да еще спортивные брюки, водолазка – не сдавалась Полина Ромадина!

Но не знала Тина, что на самом-то деле Сашина мать с достоинством скрывала, что у нее на душе. Отрадой ее теперь была собака. Кто-то подарил пушистого беспородного щенка, а вырос – оказался среднеазиатской овчаркой из породы алабай, – какой добродушный нрав, какая верность, невозмутимость! Раф любил, когда хозяйка смотрела в светящийся ящик – телевизор, потому что в это время она перебирала его густую, светлую шерсть. Любил, когда появлялась девочка одного с ним роста. Они валялись на полу, она дергала его за ушки (у громадного пса были именно ушки, маленькие, похожие на пельмешки). Вот и сейчас Таня уже тормошила его:

– Ах ты, мой малыш! Малютка ты моя, карамучка!.. Мы, может быть, поедим? И Раф проголодался, и… некоторые другие.

После еды Танюшка придумала играть в прятки.

– Чур, тетя Паня, тебе водить! А мы с Рафом прячемся!

И уже заталкивала пса в шкаф, где тот покорно располагался. Полина Степановна тоже превратилась в девчонку.

– Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать! – страшным голосом грозилась она, надевая на себя хламиду и становясь на коленки. – А вот мы сейчас поглядим на кухне! – и на четвереньках ползла туда.

– Бабка-ёжка, ты нас не найдешь! Все равно не найдешь! – пищала девочка из-за кресла, откуда был хорошо виден ее белый бант.

– Где же, где мои ребятки, я их сейчас… Нет, я заставлю их есть фасоль!