Кровь и туман - Анастасия Усович

Почему всегда, когда мне кажется, что страннее уже точно не будет, случается нечто подобное?

— Ваш латте, — Рэм протягивает мне картонный стаканчик.

— Спасибо, — я принимаю его. Приятное тепло обжигает пальцы.

— Вам спасибо. Приходите ещё.

Вот и всё. Я ухожу, уступая место у прилавка следующему любителю бодрящего напитка, и Рэм принимается за другой заказ с той же добродушной улыбкой, с которой делал мой. Я ещё некоторое время разглядываю его, стоя за высоким столиком и делая вид, что помешиваю сахар, который, вообще-то, никогда не добавляю.

Смотреть на Рэма, не причастного к жизни штаба — дико.

Смотреть на Рэма, не знакомого с его когда-то ближайшим другом Ваней — странно.

Смотреть на Рэма без сестры-двойняшки, немного навязчивой, но определённо любимой братом — неправильно.

Я покидаю кофейню в разочарованных чувствах. Впервые в жизни кофе не помогло, а сделало только хуже.

* * *

Я не припоминаю, чтобы просила Антона выбить из меня весь дух, но именно этим он и занимается. Я успеваю дважды поругать себя за слабохарактерность и раз десять Бена за то, что так легко последовала его совету, прежде чем в левом боку начинает нестерпимо колоть.

Я останавливаюсь и сгибаюсь пополам, упираясь ладонями в колени. Пытаюсь выровнять дыхание. На пол обрушиваются капли пота с моего лба.

— Я взял за правило не трогать старые результаты стражей, чтобы не мешать мнение Татьяны со своим, но сейчас я смотрю на тебя и понимаю, что придётся покопаться в бумагах. Ты ужасна, Слав. Такое чувство, что у тебя не травма была, а паралич всех конечностей.

Я ничего не отвечаю, но не потому, что мне нечего сказать Антону в ответ. Просто нет ни сил, ни желания спорить с тем, кто за это сможет на мне нещадно отыграться.

— Ладно, — Антон подходит ближе, ободряюще хлопает меня по спине. — С рукопашным боем выходит не очень, может, с оружием получится лучше?

— С каким? — спрашиваю я, хотя, на самом-то деле, это никакого значения не имеет.

Сейчас мой уровень одинаково плох во всём. Конечно, если постараться, я смогу припомнить уроки, которые давала Татьяна, и, возможно, с мечом моя ситуация покажется Антону не настолько провальной, но я не хочу сама проявлять инициативу, наученная тем, что она, в большинстве своём, действительно наказуема.

— Сейчас посмотрим, — говорит Антон и направляется в секцию с оружием.

Снова появляется в поле моего зрения он уже меньше, чем через полминуты, и с четырьмя боевыми кинжалами, по два в каждой руке.

— Может, лучше стоит начать с кинжалов для обучения? — выкрикиваю я своё предположение, пока Антон идёт ко мне.

В отличие от куратора, я трезво оцениваю свои способности и знаю нынешний потолок. То, что Антон хочет пробить его, мне, конечно, льстит, но в итоге-то вся штукатурка посыплется именно на мою голову.

— Держи, — Антон протягивает мне два кинжала, игнорируя вопрос.

Я неуверенно сжимаю по одному в каждой руке. Они легче, чем я думала. Рукояти, обтянутые полосками кожи, ложатся в ладони как влитые. Хочется как-нибудь по-особенному провернуть их, как показывают в кино, но я понятия не имею, как сделать это так, чтобы не выглядеть обезьяной с гранатой.

— Что теперь? — спрашиваю я.

Антон молча делает несколько шагов от меня и встаёт в боевую позу.

— Атака или защита?

Не понимая, к чему он ведёт, но зная о необходимости ответа, я говорю:

— Защита.

Антон кивает. Боевая поза становится жёстче. Я нервно сглатываю и пытаюсь повторить её. Не знаю, выходит ли у меня.

— На счёт «три»? — предлагаю я.

Антон дёргается, предпочитая действовать неожиданно.

Он атакует. Его движения довольно просты и медленны. Это — мой уровень. Я чувствую вибрацию под кожей на левом предплечье; сила клятвы наконец активизировалась в полную силу. Всё, что происходит, кажется мне уже изученным. В голове возникают образы: занятия с Татьяной, тренировка с Лукасом, немного практики с Беном. Я отбиваю атакующие удары не с лёгкостью, но с уверенностью.

Разгар поединка, а я не могу сдержать улыбки. У меня получается!

Вскоре я даже замечаю, что Антон повторяет свои атаки в определённом порядке. Тогда я решаю его удивить. В очередной раз, когда комбинация начинает новый круг, я перевожу свой блок в одну из связок атаки, которую умудряюсь вспомнить.

Эта идея кажется мне отличной; так я покажу Антону, что всё же не настолько потеряна.

Но всё сразу идёт не по плану.

Рука скользит не туда. Не рассчитывающий на ответное нападение Антон теряется лишь на секунду, но её оказывается достаточно, чтобы мне полоснуть по его футболке на спине, рассекая острым лезвием не только ткань, но и кожу.

Свежий разрез зелёного полотна быстро становится тёмным от крови. Я охаю и разжимаю пальцы, роняя оба кинжала и предупреждая любое своё следующее движение.

Антон шипит от боли.

— Извините! — восклицаю я. — Я хотела только… извините!

— Всё нормально, — отвечает Антон спокойно.

— Нет, не нормально. Я вас ранила!

— Я же сказал, всё нормально, — повторяет Антон чуть громче. — Кажется, сегодня один из миротворцев оставил у нас обеззараживающее средство, которым обрабатывал ссадины Кали. Я сейчас вернусь.

Антон уходит, не забывая поднять с пола мои ножи. У меня дрожат руки, и я крепко прижимаю ладони друг к другу, чтобы немного унять беспокойство. Но лучше не становится, и по большей части из-за мозга, который предпочитает раз за разом перематывать злосчастный момент моей глупости.

Ну почему я такая дура?

Легко хлопаю себя по щекам. Нужно исправлять ситуацию. Двух извинений явно недостаточно, чтобы хоть немного загладить вину, и я следую в оружейный сектор, куда ушёл Антон. Осторожно, на носочках, приближаюсь к входному проёму. Собираюсь с мыслями, искренне надеясь на то, что куратор получал ранения гораздо сильнее, чем порез кинжалом, делаю шаг, вступая в просвет, образованный стеллажами, и…

Не могу ни вдохнуть, ни шевельнуться, ни уж тем более произнести что-либо.

Антону пришлось снять футболку, чтобы обработать порез. Я ранила его аккурат поперёк лопатки, но в этом месте у Антона и до меня было нечто неестественное для физиологии человека. С каждым его вдохом это нечто расходится, словно шов. В конце концов, когда «карман» становится достаточно широким, рваная линия пускается вниз, к бёдрам, пересекая спину Антона двумя параллельными линиями от каждой из лопаток.

Когда передо мной раскрываются широкие чёрные крылья, приходится прижать ладонь ко рту, чтобы не закричать.

Мужчин-сирен в природе не бывает, но передо мной сейчас именно оно — редчайшее из чудес.

И невозможное. Если только