Нейромант - Уильям Гибсон

Молли воткнула пальцы в телевизионные глаза Армитиджа и повернулась к фигуре Кейса. Было похоже, что Ривьера — а Кейс сразу понял, чьи это шуточки — не нашел в этом персонаже ничего, достойного пародирования. Расхлябанная фигура, очень похожая на ту, которую Кейс ежедневно видит в зеркале. Тощий сутулый парень с ничем не примечательным лицом и темными короткими волосами. На подбородке — всегдашняя щетина.

Молли чуть отступила и окинула призрачные фигуры взглядом. Они стояли неподвижно, только в мерзлой Сибири, мерцавшей в глазах Армитиджа, бесшумно качались черные деревья.

— Ты что, Питер, хочешь нам что–то сказать?

Она шагнула вперед и пнула какой–то предмет, стоявший прямо в ногах ее собственной световой статуи. Звяканье металла о стену, и голограммы исчезли. Молли наклонилась и подняла небольшой проектор.

— Думаю, наш маг и чудодей может программировать эти штуки, подключаясь к ним напрямую, — сказала она, небрежно отшвыривая приборчик.

А вот и источник этого желтого света — древняя лампа накаливания, установленная прямо на стене, защищенная полукругом ржавой железной решетки, явно предназначавшейся для каких–то других целей. В импровизированной арматуре странным образом чувствовалось что–то детское. Кейс вспомнил «крепости», сооружавшиеся в детстве на крышах и в затопленных подвалах. Да, похоже на логово богатенького дитятки. Такая вот грубая простота стоит ой как недешево. Дух, атмосфера, так они это называют.

На пути к апартаментам 3–Джейн, Молли миновала еще с десяток голограмм. Одна из них изображала безглазое чудовище, которое вылезло из поверженного тела Ривьеры в переулке за Базаром пряностей. Несколько раз попадались сцены пыток; истязателями неизменно были офицеры, а жертвами — молодые женщины. Эти картины обладали той же ирреальной, звенящей подлинностью, что и ресторанное шоу Ривьеры, они словно застыли в голубой оргазмической вспышке; проходя мимо них, Молли отворачивалась.

Последняя страшилка выглядела маленькой и тусклой; казалось, Ривьера вытащил ее из самого дальнего закоулка своей памяти, и с большим трудом. Чтобы рассмотреть голограмму, Молли пришлось встать на колени — она проецировалась с точки зрения маленького ребенка. Прежние картины не имели фона: люди, униформы, орудия пыток — все как бы висело в воздухе. Здесь же была настоящая, увиденная сцена.

На фоне бесцветного неба вздымалась темная гряда обломков, а за ее гребнем угадывались бледные, полуразмытые очертания городских башен. Тонкие струны ржавых металлических прутьев с крупными кусками бетона как сетью оплетали гряду обломков. На переднем плане — свободное пространство, возможно — бывшая городская площадь; посреди этой площади — каменный обрубок, отдаленно смахивающий на фонтан. А у него — солдат и группа детей. Сцена какая–то непонятная. Видимо, Молли разобралась в происходящем первой — Кейс почувствовал, как она напряглась. А затем сплюнула и встала.

Дети, оборванные, одичавшие. Зубы блестят, как ножи. Искаженные лица сплошь в струпьях и язвах. Солдат лежит на спине, горло его взрезано, широко раскрытый рот словно застыл в последнем крике. Как забыл сказать Экклезиаст: есть время жрать и время быть сожранным.

— Бонн. — В голосе Молли звучала какая–то опасная нежность. — И ты, Питер, достойный его питомец. Ну а как иначе? Наша 3–Джейн, она теперь баба тертая и не пустит к себе через черный ход первого встречного–поперечного. Вот Уинтермьют и раскусил тебя. Утонченнейший вкус — если, конечно, твой вкус вообще можно назвать вкусом. Демонический любовник. Питер. — Она зябко поежилась. — Как бы там ни было, ты уговорил ее впустить меня. Премного тебе благодарна. А теперь мы устроим на лужайке детский смех.

И Молли ушла — даже, несмотря на боль в ноге, почти убежала — из детства Ривьеры. Она вынула игольник, отщелкнула его магазин, сунула в карман и заменила другим. Зацепила пальцем ворот мимикрирующего комбинезона и одним движением, словно гнилой шелк, раскроила жесткий поликарбон до самой промежности. Затем высвободила руки и ноги; падая на пол, лохмотья сливались с темным искусственным песком.

Только теперь Кейс услышал музыку. Музыку, совершенно ему не знакомую — рояль, валторны, и никаких других инструментов.

Вход в мир 3–Джейн не закрывался дверью. В стене туннеля открывалась пятиметровая брешь, и неровные ступеньки широким полукругом плавно вели вниз. Голубой полумрак, мелькание теней, музыка.

На верхней ступеньке Молли остановилась. В правой ладони — ребристая рукоятка.

— Кейс.

Она поднесла левую ладонь к лицу, улыбнулась, чуть тронула ее влажным кончиком языка. Симстим–поцелуй.

— Пора.

Теперь в левой ее ладони очутилось что–то маленькое и тяжелое; положив большой палец на крошечный рычажок, Молли двинулась вниз.

Ну еще бы чуть–чуть. Все было сделано почти верно. Почти. Входила она правильно, хорошо. Хватка. Чтобы почувствовать хватку коллеги–ковбоя, Кейсу было достаточно взглянуть, как сидит тот за декой, как бегают пальцы по клавиатуре, — вот и у Молли чувствовалась та же отточенность каждого движения И она собралась перед входом (перед выходом? на сцену?) — собралась, несмотря на мучительную боль в ноге, вошла в логово 3–Джейн, как к себе домой (кто же это, правда, входит к себе домой с оружием в руке?). И держала она это самое оружие с заученной небрежностью какого–нибудь бретера времен регентства — локоть на бедре, ствол слегка покачивается из стороны в сторону.

Типичнейшее представление, нечто вроде солянки из сотен мордобойных фильмов — дешевки, на которой вырос Кейс и, видимо, она сама. Он мгновенно почувствовал, что сейчас, в эти секунды, Молли — квинтэссенция всех этих крутых киногероев — и Сони Мао из старых боевиков, и Микки Тиба, и так далее, вплоть до Иствуда и Ли.

Царство леди 3–Джейн Мари–Франс Тессье–Эшпул прилегало к внутренней поверхности корпуса виллы, она буквально вырубила его, недрогнувшей рукой посносив перегородки наследственных лабиринтов. Получилась одна комната, настолько огромная, что края ее терялись за инверсным горизонтом, где–то там, где плавно искривляющийся вверх пол прятался за краем потолка. Потолок этот, низкий и неровный, был облицован той же имитацией камня, что и стены коридора. Повсюду виднелись зазубренные, по пояс высотой, остатки каменного лабиринта. В десяти метрах от подножия лестницы располагался бирюзовый прямоугольник бассейна; кроме его подсветки, других ламп в помещении не было — по крайней мере, так показалось Кейсу. По потолку плясали, ежесекундно меняясь, пятна голубого света.

Вот у бассейна они и ждали.

Зная, в принципе, что у Молли чуть ли не сверхъестественная, ускоренная нейрохирургами, реакция, Кейс впервые получил наглядную, по симстиму, демонстрацию. Это было словно смотришь видеозапись, замедленную раза в два — медленный, осторожный танец, балет, поставленный инстинктом убийства и долгими тренировками. Казалось, она смотрела на всех троих одновременно: на парня, готовящегося к прыжку с высокого трамплина, на девушку, подносящую к губам бокал, на труп Эшпула с доброжелательной улыбкой и черным провалом левой глазницы. На Эшпуле был все тот же коричневый халат. Зубы его сверкали жемчужной белизной,