Одиночка - Эндрю Гросс

как все, но взгляд его сканировал окружающих. Должен быть выход. Выход есть всегда. Как в Кракове — по туннелю, по крышам. Всегда что-нибудь найдется, надо только хорошо искать.

И тут он вспомнил.

Шаг за шагом двигаясь вперед, Блюм начал присматриваться к охранникам. Кто? Один из них согласится.

Тот, который его спасет.

Незаметно, под курткой, он разорвал шов на поясе и достал оттуда бриллиант. Сердце стучало, как набат.

Огромный ограненный камень был на ощупь как отполированная ракушка. Десять каратов. Блюм на секунду взглянул на него, чтобы убедиться.

Он стоил целое состояние.

Это лучше, чем наличные, сказал Стросс. На случай, если попадешь в беду.

Хорошо бы камень выручил. Теперь он был единственным шансом Натана.

А ведь сейчас, подумал Блюм с нарастающей паникой, я попал в настоящую беду.

Глава 46

Блюм сжал камень в кулаке.

— Не задерживаться! Продолжать движение! — охранники подталкивали бормочущих и рыдающих людей в спины.

Понимая, что от его выбора зависит жизнь, Блюм пристально разглядывал охранников. Они стояли через каждые десять шагов, вооруженные дубинками и автоматами.

— Давайте, шагайте вперед. Вы будете рады, когда станете чистыми.

Большинство из них Блюм видел впервые — он и пробыл-то здесь всего сутки. Заметил Дормуттера, того, что издевался над ним, когда Блюм нес ведра. Это будет чистое самоубийство, — понимал Блюм. Еще один стоял на воротах, когда Блюм носил ведра с дерьмом в выгребную яму. Мюллер, их блокфюрер. Что про него говорили? Этот действует по инструкции.

Не подходит.

Время шло.

Кто же тогда? Он присматривался в бесстрастным лицам. Если он ошибется, его пристрелят на месте.

Они шли двумя шеренгами, растянувшись на полсотни метров. Ростин, чью работу он сегодня выполнял, был через ряд впереди. В двух рядах позади Блюм увидел человека, который объяснял ему, кто здесь кто. Даже писарь, продержавшийся столько времени, понурив голову тащился впереди.

Теперь их ничто не спасет.

По мере приближения к воротам их колонна сливалась с такой же колонной из женского лагеря.

У женщин были затравленные лица, белые от ужаса.

— Почему мы? — рыдая и ломая руки, кричали многие из них. — Мы не хотим умирать!

— Помогите нам, — просили другие.

— Мы себе не можем помочь, — отвечал им мужчина из строя. — Как мы вам-то поможем?

— Держитесь, — поддержал их Кепка, шедший в нескольких шагах впереди от Блюма. — Что тут скажешь?

С молитвами и стенаниями колонна медленно двигалась дальше.

Блюм заглядывал в глаза каждому охраннику. Кто?

Они приближались к кирпичному зданию с трубами на крыше. И в этот момент Блюм разглядел рыжие волосы и толстый нос обершарфюрера Фюрста, стоявшего в цепи охранников с люгером в руке.

Фюрст.

Тот самый, про которого сказали, что с ним можно договориться.

Это должен быть он.

Внезапно женщина с повязкой на обритой голове выскочила из строя и закричала:

— Я не пойду! — Протестуя, она тряхнула головой и побежала в сторону женского лагеря.

— Вернись в строй! — закричал последовавший за ней охранник.

— Нет, не вернусь, — женщина отказалась исполнять приказ.

— Вернись сейчас же! — потребовал охранник, поднимая автомат.

— Иди назад! Назад! — кричали ей из колонны. — Тебя…

И тут словно до всех внезапно дошло: да какая разница? Через считанные минуты они все будут страдать. Только ее мучения закончатся быстрее. Колонна остановилась, все смотрели на женщину.

— Стоять! — крикнул охранник, лицо его стало багровым. Но женщина не остановилась. — Назад!

Раздалась короткая очередь. Она упала вперед, изношенное платье обагрилось кровью. Она еще цеплялась за жизнь, ползла, задыхаясь, впиваясь ногтями в землю.

— Беги! — кричали ей из толпы. — Беги!

Но охранник выпустил в нее еще одну очередь. На короткое время воцарилась полная тишина.

— Пошли, пошли! Не смотреть! — прикрикнул Мюллер.

Слившиеся колонны приближались к воротам крематория. Времени не оставалось.

Блюм протолкался через толпу поближе к Фюрсту. Обершарфюрер совсем не был похож на человека, которого можно было подкупить. В эсэсовской фуражке, лихо сдвинутой набок, он невозмутимо подгонял заключенных пистолетом. Блюм понимал, что, если он ошибся, его постигнет такая же участь, как и ту женщину. Хотя не пройдет и нескольких минут, и они войдут в здание с плоской крышей, двери за ними закроются, и очень скоро все будут мертвы. Так или иначе. Выбора не было.

Зажав в кулаке драгоценный камень, Блюм шел с той стороны колонны, которая должна была подойти к Фюрсту вплотную. До эсэсовца оставалась пара метров. У Натана была одна попытка. Он молился, чтобы в этих пронзительных жестких глазах мелькнула искорка милосердия. Шаг, еще шаг.

Сейчас или никогда.

С колотящимся сердцем Блюм вырвался из колонны и рванул прямо на ничего не подозревавшего немца.

— Ты! Вернись в строй! — Фюрст отпрянул назад и поднял люгер. Глаза его вспыхнули гневом.

— Не стреляйте! Не стреляйте! Пожалуйста, — взмолился Натан и зашептал по-немецки: — У меня есть кое-что ценное, вытащите меня отсюда. Это бриллиант. Десять карат. — Он показал пальцами размер камня. — Он у меня с собой. Он будет ваш. Только спасите меня. — На секунду их взгляды встретились. — Что скажете?

Сначала Блюм был уверен, что немец нажмет на курок и все будет кончено. Что бы там немец ни прикидывал у себя в голове, вокруг было слишком много людей.

Ему конец.

Но охранник схватил его за грудки, презрительно выкрикнув:

— Как ты меня назвал, мразь? Не смей прикасаться ко мне своими грязными лапами. Сюда иди, — он выдернул Блюма из колонны. — И ты тоже, сучка… — Он прихватил какую-то девушку. — Что ты сказал? Оба на колени! Быстро! — он толкнул их обоих за угол длинного здания. — Обойдетесь без душа!

Как только они оказались за углом, Фюрст вскинул люгер и, швырнув Блюма к стене, сунул дуло ему под челюсть. Девушка начала всхлипывать, уверенная в том, что сейчас ее пристрелят. Ощущая у себя на горле холодный металл, Блюм тоже прощался с жизнью.

Охранник прошипел едва слышно:

— Надеюсь, ты говоришь правду, а иначе я пущу в тебя пулю прямо сейчас. Показывай, живо! Замешкаешься на секунду, и я вышибу тебе мозги!

Блюм понимал, что охранник может забрать камень и тут же пристрелить его. Но тогда при любом раскладе жить ему оставалось считанные минуты.

— Вот, — он разжал кулак и сунул камень под нос Фюрсту. Тот уставился на него. Глаза у немца загорелись. Быстро схватив бриллиант, он запихал его во внутренний карман кителя.

Потом развернул Блюма и приставил люгер ему к затылку.

— Прошу вас, — Блюм стоял лицом к стене, сердце, казалось, бухало где-то в горле. — Я же вам его отдал.