Любовь, опрокинувшая троны - Александр Прозоров

– Давай! – после короткого колебания кивнул Дмитрий.

Юрий Мнишек дал шпоры коню, помчался к польским десяткам, на полпути выхватил саблю и закричал:

– К атаке, к атаке! Во славу Господа! Бей нехристей!

Где сандомирский воевода увидел нехристей, было непонятно. Вестимо, после многих схваток с татарами и османами привык звать своих людей на битву именно так. Сейчас же время к спорам не располагало.

– В атаку, в атаку! – Польские и казачьи сотни дрогнули, двинулись вперед сперва спокойным шагом, а затем быстро разогнались на рысь. Все разом опустили пики…

– Копье! – вытянул руку Дмитрий Иванович. Кто-то из шляхтичей вложил в ладонь правителя рогатину, и облаченный в драгоценный трехслойный пластинчатый бахтерец царевич начал разгон вместе со всей своей армией.

Под ударами тысяч кованых копыт дрожала, гудела мерзлая земля, хрипели несущиеся во весь опор скакуны, развевались на ветру плащи, сверкали начищенные кирасы, юшманы и бахтерцы, сияли островерхие шлемы и железные шапки, скользили над настом остро отточенные наконечники копий, жаждущие вкуса человеческой крови.

– За царя! За царя-а-а-а!

Дмитрий Иванович нацелился рогатиной на рослого бородача в кольчуге панцирного плетения, попытался ударить его в грудь, но когда до сшибки оставался всего один миг, воин вдруг резко опустился на колено, уперев ратовище своего копья в землю, и скачущий вплотную рядом с царевичем поляк напоролся на пику, словно воробушек на кухонный вертел: острие вошло его коню в грудь, а вышло из поясницы всадника. Бородач же закрылся щитом, и мертвая уже туша рухнула прямо на него.

Лава польско-казачьей конницы без малейшего труда раскидала, опрокинула, распугала тонкую линию пеших боярских детей и вырвалась на просторное поле за спинами главных русских полков, понеслась прямо на совсем уже близкую ставку царского воеводы…

Оглушительный удар по ушам выбил царевича из седла, швырнул в сторону, под близкие березы. Его почти сразу ударила в спину хрипящая лошадь, толкнула вперед, закувыркалась рядом. Паренек приподнялся – тут же получил новый хлесткий удар, откатился еще на несколько шагов и распластался на спине, вперив взгляд в низкие белые облака.

Немного так полежав и чуть придя в себя, Дмитрий закашлялся, приподнялся, закрутил головой.

Вся поляна справа и слева оказалась завалена конскими тушами и мертвыми телами. Но хуже того – завалена и еще живыми, но изрядно изувеченными существами. Брыкались и ржали раненые лошади, выли от боли казаки, ползали ляхи в поисках оторванных рук или выбитых глаз. Были среди всех и уцелевшие, каковые поднимались на ноги и, качаясь, ковыляли к березняку.

Царевич тоже привстал – и тут со стороны камышей снова грохотнуло. В воздухе басовито загудели пули, и у бредущего неподалеку казака взорвалась голова, а стоящий чуть далее поляк в горностаевом плаще вдруг испустил из груди кровавый фонтан и рухнул под брюхо мертвой лошади.

Жуткое зрелище близкой смерти взбодрило паренька – Дмитрий резко пригнулся и, стараясь держаться как можно ближе к земле, побежал к лесу.

Пищальные выстрелы звучали один за другим, в воздухе жужжали пули, тут и там падали отступающие под защиту деревьев люди. Царевичу повезло – небеса спасли его от прикосновения свинцовой смерти. Убежав в самую чащобу, он по широкому кругу обогнул место недавней схватки и только к сумеркам добрел до своего лагеря.

– Царевич жив, он жив!!! – заметили паренька караульные. – Дмитрий Иванович жив!

– Жив, жив! Царевич жив! Ура-а! – заметались крики от палатки к палатке.

Правда, как показалось наследнику престола, прозвучали они как-то жиденько. В то время, как во многих местах лагеря воины радовались его возвращению – в других люди суетились, бегали, сворачивали подстилки и палатки, грузили котлы и жерди, запрягали телеги.

– Дмитрий, ты жив! – подскочил к царевичу лопоухий Гришка Отрепьев, так до сих пор и не расставшийся с монашеской рясой, стал торопливо осматривать наследника: – Да у тебя в двух местах пластины бахтерца вырваны, царевич! Прямо с кусками плетения. Это что, топором? И кровь везде. Да ты, вижу, ранен?

– Пуля, наверно, зацепила, – рассеянно ответил Дмитрий. – А почему все грузятся?

– Ляхи драпают, – отмахнулся писарь. – Боятся, что к рассвету стрельцы уже здесь будут.

– Как драпают? Почему?! – Царевич отпихнул Отрепьева, кинулся к возкам: – Вы куда собираетесь, панове?! Зачем?

– Да отстань ты! – отмахнулся тощий лях в мятой кирасе. – Мы обещались у тебя в свите поскакать, а не с русской армией драться! Нашел дураков!

– Стойте, рыцари! Вы же воины! – метнулся царевич к другому возку, и тамошний шляхтич грубо его оттолкнул:

– Русские перебьют всех! Кому ты нужен, уродец, за тебя погибать? Тебе надо, сам и воюй!

– Пан Мнишек! Воевода! – увидел богатый возок Дмитрий Иванович. – Ты-то куда, Юрий? Ты же мой тесть! Я же не токмо за себя, я и за счастье твоей дочери сражаюсь!

– У меня важные дела в сейме, – повернувшись к нему спиной, отмахнулся пожилой воин. – Я поставлю вопрос о тебе на голосование. Потом пришлю подкрепление. Большое, целую армию. – И громко крикнул: – Все, увязано! Пошел!

Телеги с польским снаряжением одна за другой выкатывались на дорогу и скрывались в темноте. Не отставали от них и сами уланы с гусарами, во весь опор драпая от возможного врага.

– Я вижу, ты жив, Дмитрий Иванович! – вздрогнул от громкого возгласа над головой поникший паренек. – Приказывай!

Рядом с ним стоял рослый поляк в кафтане с лисьим подбоем и в лисьем же плаще. Смуглое, покрытое оспинами лицо украшали тонкие усики и крохотная бородка, на плечи ниспадали из-под шапки черные завитые локоны.

– Пан Дворжецкий? – удивился паренек. – Ты здесь?

– Я поклялся служить тебе до тех пор, покуда у тебя есть деньги, Дмитрий Иванович! – отчеканил гусарский сотник. – А я никогда не нарушаю своего слова!

– Боюсь, с деньгами у меня теперь не очень, – признался царевич.

– До часа выплаты очередного жалованья есть еще восемь дней, Дмитрий Иванович! Все эти дни мы готовы сражаться за тебя, не жалея живота своего и сил! Приказывай!

– Отдыхайте, пан Дворжецкий, – устало разрешил наследник русского престола. – Утро вечера мудренее.

К чести польской шляхты, после случившегося разгрома струсили далеко не все вышедшие в поход храбрые паны. Примерно треть наемников осталась верна своему слову – в том числе остринский староста Ратомской и ротмистр Тышкевич. Они и стали командовать отрядом из тридцати сабель, несущим над собой польский стяг. Весьма заметная доля армии из двух сотен человек, вышедших невредимыми из кровавой битвы.

Новый день явил чудо, еще раз доказавшее истинность происхождения наследника русского престола и небесное ему покровительство. Во-первых, царские воеводы не стали разорять лагерь Дмитрия Ивановича. Истребив его армию, победители безмятежно ушли обратно в город. А во-вторых, около полудня в лагерь пришли полторы сотни служивых людей из города Путивля, что привезли с собой связанных князей Салтыкова и Мосальского, правивших каменной твердыней именем Бориски Годунова, клятву верности, и – всю городскую казну!!!