Заговор по-венециански - Джон Трейс

— Я запросил разрешение на обыск. Думаю, надо проверить «сослуживцев» Антонио и этого «нанимателя».

— Миллиардера?

— Si. — Особой радости в голосе Вито не слышно. — Мы офицеры полиции и в совпадения не верим. Впрочем, увязать элементы двух дел и вывести из них суть будет непросто.

— Я готова, — отвечает Валентина ожесточившимся голосом. — Абсолютно готова к этой трудной задаче, потому что в итоге мы найдем убийцу Антонио.

— Bene. Если почувствуешь, что работа стала в тягость — сразу скажи. — Вито по-отечески грозит Валентине пальцем. — Я серьезно. Мне на фиг не надо, чтобы работа тебя укатала, а жизнь стала еще хуже, чем сейчас.

— Не станет. Поверьте, хуже, чем сейчас, быть не может.

Мост Риальто, Венеция 1777 год

На постройку моста Риальто ушло целых три года, и иногда кажется, что пересечь его времени требуется не меньше. Сегодня именно такой день.

Венеция — торговые врата для всего мира, и Танине Перотта кажется, будто знаменитый мост заполнен одновременно представителями всех народностей. Лавочница, она работает на южной стороне моста, в магазине Гатуссо, одном из старейших и самых уважаемых домов для продажи предметов искусства и старины. Дело процветает. Каждый день Танина продает картины и редкие вещицы за цены, которые поражают ее саму. Работа тяжелая, и девушка торопится поскорее оказаться на той стороне, с Эрманно, любимым.

Наконец Лауро, хозяин, вешает на дверь табличку «Закрыто» и задергивает занавеску.

— Finito. Иди! Иди! Ты весь день пялилась в окно витрины, словно ожидала в гости самого дожа. У меня и правда столь тяжко работать?

Танина хватает с крючка за ширмой плащ.

— Синьор, вы ведь знаете: работать здесь мне в радость. Разве что сегодня надо встретиться с другом, но сначала — выполнить поручение.

— С другом? — Хозяин покровительственно смотрит на девушку. — Он, случайно, не из семьи жидов Бухбиндеров?

Луноликая Танина заливается румянцем и убирает за ухо выбившийся песочного цвета локон.

— Да, это он. Мы с Эрманно уже почти два года вместе.

Гатуссо неодобрительно цыкает зубом.

— Он хороший! — возражает Танина.

— Его шельмец папаша догадался дать сыну христианское имя. Больше ничего хорошего в твоем Эрманно нет.

— Синьор!

— Танина, ты не хуже меня знаешь: будь твои папенька и маменька живы, они отвадили бы тебя от него.

Прижав к губам ладони, Танина с вызовом смотрит на хозяина.

— У вы, — говорит девушка, — они на том свете. А я уже довольно взрослая и кое в чем могу разобраться сама.

Хозяин и работница смотрят друг на друга. Воздух меж ними постепенно накаляется. Именно благодаря Лауро Гатуссо Танина стала независимой; если бы не он, девушка осталась бы безработной, бездомной и, наверное, даже «безлюбовной». Не встретила бы Эрманно, который доставлял хозяину вещи, прикупленные у старой еврейской семьи, живущей в гетто.

— Прости, — говорит наконец Гатуссо. — Все оттого, что отец мальчишки грубиян неотесанный и жулик. Мошенник. Плут величины вселенской! Старик Тадук продает вещи сомнительного происхождения, а род его — strazzaria, поганые торговцы тряпками.

Танина улыбается, проходя мимо хозяина к двери. Торговля меж двух купцов шла четыре года, и сделки все обыкновенно заключались дружески… За исключением последней.

— И вы меня простите. Вашу доброту, совет и покровительство я ценю и уважаю. Просто…

Гатуссо взмахом руки под кружевной манжетой велит ей уходить.

— Знаю, знаю, просто между вами любовь. Любовь! Любовь! Любовь! — Он с улыбкой выталкивает помощницу за дверь. — Иди уж, Танина. Будь осторожна, и пусть только жиденок посмеет не проводить тебя до дома вовремя!

Подобрав юбки, Танина спешит прочь. Уже темнеет и стало холодать. Живописцы собрали мольберты и ушли с берегов канала. Разошлись по домам почти все уличные торговцы. Танина пересекает мост и задними улочками идет к условленному месту: сначала на восток, затем на север, а после — обратно на северо-запад, удаляясь от места, где Гранд-канал изгибается петлей, в сторону самого северного из островов.

О еврейском гетто — первом в Европе — Танина знала всю жизнь. Католики разве что не прокляли его, сделав козлом отпущения. Все еврейское: и торговля, и права, и положение в обществе, и свобода ходить по городу — все ограничено стенами. Однако, за редкими исключениями, стража согласна взять мзду и притвориться слепой, оставить без внимания жизнь особенно щедрых евреев.

Войдя в пределы гетто, Танина поражается тому, сколь бурно тут кипит жизнь. Место — будто котел на огне: улицы запружены торговцами и ростовщиками. На подступах к складам течет бесконечный поток в два направления, туда и обратно: меха, ткани, ковры… Портные, ювелиры, цирюльники — все за работой, хотя час уже поздний. Танину чуть не сбивают с ног два водоноса; наполнив кувшины из личного колодца хозяина, те спешат по делам. Девушка любит бывать в гетто: здесь много жизни, есть и опасности; Танине нравится чувствовать, будто она нарушает запреты. Она останавливается у дверей маленькой лавки рядом с мастерской гробовщика, чтобы купить немного снеди: чеснока, лука, кусочки цыпленка и хлеб.

Дом родителей Эрманно в Гетто-Нуово состоит из нескольких маленьких комнат в переполненном пятиэтажном здании, расположенном в тени и удушливом чаду от близлежащей медеплавильной фабрики. Из верности семье Эрманно отказался от хорошей работы в другой части города, Гетто-Веккьо.

Когда Танина приходит, Эрманно, как всегда, занимается.

Великолепные тексты и рисунки из Египта, Константинополя, старой Италии, Германии и Франции разложены на просевшей кровати и пыльном полу, где и сидит юноша. В его книгах подробно описаны сокровища всех великих эпох и царств мира.

— Bonsoir, mon chéri! — радостно говорит он и тут же добавляет на сносном английском: — Добрый вечер, моя дорогая.

Встав на ноги, он принимает у возлюбленной покупки и заканчивает приветствие на немецком:

— Guten Abend, mein Liebling. — И целует девушку в губы.

Танина отрывается от его губ, чтобы перевести дыхание. Блестящими глазами она присматривается к Эрманно. Любимый кажется ей прекраснее прежнего. Смуглый, стройный, ладные крепкие мускулы; а глаза… Глядя в них, нельзя не улыбнуться. Сердце Танины тает.

Расстегнув застежки плотного шерстяного плаща, она спрашивает:

— Мне сейчас приготовить ужин или попозже?

Взявшись за воротник ее блузки и снова одарив любимую обжигающим взглядом, Эрманно расстегивает первую пуговичку.

— Позже. Много позже.

Остров Марио, Венеция