Лжец на кушетке - Ирвин Д. Ялом

Но к радости примешивалась горечь — разве этот дар мог заменить возможность заработать, которая выпадает лишь раз в жизни, которой он позволил ускользнуть из его рук. Когда еще ему попадется фантастически богатый пациент, единственное желание которого — сделать его обеспеченным человеком? Макондо предлагал подарить ему «долю своих инвестиций». Сколько это? — думал Маршал. Пятьдесят тысяч? Сто тысяч долларов? Боже правый, как могла бы измениться его жизнь! Он быстро все подсчитал. Даже его собственная инвестиционная стратегия приносила ему по шестнадцать процентов последние два года. Прими он предложение мистера Макондо заняться торговлей ча зарубежном валютном рынке, эта сумма выросла бы в два, а то и в три раза. Маршал понимал, что в торговых делах он был новичком-неумехой — все обрывки информации доходили до него слишком поздно. Сейчас, первый раз в жизни, он получил шанс стать своим человеком в этом деле.

Да, если бы он мог это сделать, ему бы жилось намного лучше. Не так уж велики были его потребности. Единственное, в чем он по-настоящему нуждался, так это в том, чтобы освободить время и три-четыре дня в неделю посвящать исследованиям и книге. Ну и в деньгах!

Но ему все равно пришлось отказаться. Проклятье! Проклятье! Проклятье! Но разве у него был выбор? Неужели он хотел повторить судьбу Сета Пейнда? Или Сеймура Трот-тера? Он знал, что поступил правильно.

В пятницу, приближаясь к массивным мраморным дверям клуба «Пасифик юнион», Маршал испытывал сильное волнение, граничащее с ужасом. Долгие годы он понимал, что двери подобных заведений, таких, как «Пасифик юнион», «Берлингейм клуб» и «Богемская роща», закрыты для него. Теперь они открылись. На пороге он замешкался, но, сделав глубокий вдох, шагнул в тайную обитель посвященных.

Это был конец пути. Маршал думал, что путь этот начался в 1924-м в переполненном вонючем третьем классе трансатлантической баржи, которая привезла его родителей, совсем молодых, на Эллис-Айленд из Саутгемптона. Нет, нет, он начался еще раньше, в Пруссине — штетле[29]у самой русско-польской границы, в одном из его покосившихся деревянных домишек с земляными полами, где отец его ребенком спал в теплом закутке на большой глиняной печи, которая заполняла собой большую часть общей комнаты.

Как они попали из Пруссины в Саутгемптон? — поражался Маршал. По суше? На лодке? Он никогда не спрашивал их об этом. А теперь было уже поздно. Его отец и мать давным-давно обратились в прах, лежа рядышком в высокой траве кладбища «Анакостия» в пригороде Вашингтона. Из всех участников этого долгого путешествия в живых остался лишь один человек, способный рассказать об этом, — брат его матери, Лейбл, доживающий свои дни на длинном деревянном балконе пропахшего мочой дома престарелых в Майами-Бич с его стенами, покрытыми розовой штукатуркой. Пора позвонить Лейблу.

Центральная ротонда, изящный восьмиугольник, была обставлена величественными диванами из кожи и красного дерева. На высоте девяти футов ее венчал изумительный потолок: тонкий цветочный узор, выгравированный на полупрозрачном стекле. Мажордом, облаченный в смокинг и тонкие кожаные перчатки, почтительно поприветствовал Маршала, а услышав его имя, кивнул и провел его в гостиную, в дальнем конце которой у огромного камина сидел Питер Макондо.

Гостиная поражала своими размерами — половина Пруссины, наверное, поместилась бы под высоким потолком, покоящимся на полированных дубовых стенах со вставками геральдических лилий на алом атласе И кругом кожа — Маршал быстро насчитал двенадцать длинных диванов и тридцать массивных стульев Некоторые стулья были заняты морщинистыми седовласыми сухощавыми стариками, читающими газеты. Маршалу пришлось присмотреться, чтобы убедиться, что они еще дышат. Двенадцать канделябров на стене, то есть всего сорок восемь в комнате, по три ряда лампочек в каждом — пять во внутреннем, в следующем — семь, во внешнем — девять, всего двадцать одна лампочка, а во всей комнате… Маршал прекратил подсчеты, заметив пару трехфутовых металлических фигур на одном из каминов — копии закованных рабов Микеланджело; в центре комнаты стоял массивный стол, заваленный грудами газет, в основном финансовых, со всего мира. У одной стены в застекленной витрине находилась огромная фарфоровая чаша конца восемнадцатого века с табличкой, на которой было указано, что она была получена в дар от одного из членов клуба и была изготовлена в мастерской Чинг-те Ченг. На ней были изображены сцены из романа «Сон в красном тереме».

Подлинник. Да, это подлинник, думал Маршал, приближаясь к Питеру, который болтал с другим членом клуба, сидя на диване. Его собеседником был высокий представительный мужчина в красном клетчатом пиджаке, розовой рубашке и цветастом аскотском галстуке. Маршал никогда раньше не видел, чтобы кто-то так одевался, никогда не видел, чтобы кто-то мог допустить такую шокирующую дисгармонию в одежде и выглядеть при этом так элегантно и достойно.

«О, Маршал, — произнес Питер. — Рад вас видеть. Позвольте представить вам Роско Ричардсона. Отец Роско был лучшим мэром в истории Сан-Франциско. Роско, это доктор Маршал Стрейдер, ведущий психоаналитик Сан-Франциско. Ходят слухи, Роско, что доктор Стрейдер недавно удостоился огромной чести: в одном из университетов будут проводиться серии лекций, названные в его честь».

После короткого обмена любезностями Питер повел Маршала в обеденный зал, вернувшись к прерванному разговору:

«Роско, я не верю, что на рынке может прижиться еще одна компьютерная система, но не могу полностью отрицать эту возможность. Если Сиско действительно решит делать инвестиции, я буду более заинтересован. Убедите меня, и я обещаю убедить своих инвесторов. Будьте добры, отправьте бизнес-план в Цюрих, и я ознакомлюсь с ним в понедельник, когда вернусь в офис.

Прекрасный человек, — сказал Питер, когда они распрощались. — Мой отец знал его отца. И прекрасно играет в гольф. Он живет как раз по дороге к Сайпрес-Пойнт. Интересный вариант инвестиции, но вам я его рекомендовать не буду: эти начинающие слишком долго раскачиваются Играть в эту игру слишком дорого — из двадцати новых проектов стоящим окажется один. Разумеется, если вам удается его угадать, он приносит больше, значительно больше, чем двадцать к одному. Кстати, надеюсь, вы не возражаете, что я обращаюсь к вам по имени?»

«Нет, что вы, конечно, нет Только по имени Это уже не профессиональные отношения».

«Вы говорили, что не были здесь раньше?»

«Нет, — ответил Маршал. — Проходил мимо. Восхищался. Это не похоже на места, где пасутся члены медицинского сообщества. Я почти ничего не знаю о клубе. Кто в него входит? В основном бизнесмены?»

«В основном старые денежные мешки Сан-Франциско. Консерваторы. В основном живут на проценты с наследства. Роско — исключение, вот почему он мне нравится. Ему семьдесят один, но он все еще высоко летает. Вот так…»

Они добрались до обеденной залы, и Питер обратился к мажордому: «Эмиль, мы готовы. Есть у нас шанс отведать того запеченного лосося в тесте?»

«Думаю, я смогу убедить шеф-повара приготовить одного специально для вас, мистер Макондо».