Вечный шах - Мария Владимировна Воронова

преступление меняет судьбу не только жертвы и преступника. Страдают родные и близкие с обеих сторон, иначе никогда почти не бывает.

— Так давайте примем во внимание, что Смульский не закоренелый преступник, а если мы отнесемся к нему чуть мягче, чем положено, то спасем Леночку, невиновного человека, от совершенно незаслуженного наказания.

Ирина улыбнулась. Есть у людей такая хорошая манера, когда они уговаривают тебя что-то сделать, то настойчиво употребляют «мы», хотя делать станешь лично ты, а они будут стоять в стороне, скромно сложа ручки. И в случае неудачи сядут, умрут или покалечатся не какие-то там мы, а конкретно ты.

«Примем во внимание» — говорит так, будто собирается сидеть вместе с Ириной в судейском кресле.

— Жизнь и так ее не щадила в последнее время, — напирала Багирова, — все как-то в одну точку сошлось. На работе неприятности, сами знаете, в высших сферах вечно интриги…

— Нет, бог миловал, — улыбнулась Ирина.

— Ах, Ириночка Андреевна, и дай бы бог не знать этого никому, но чем выше власть, тем острее за нее борьба. Леночка прекрасный врач и талантливый организатор, но кому это интересно, если можно освободить сладкое место и посадить туда своего человечка? Арест Бори сильно пошатнул ее позиции, а тут еще погибла лучшая подруга, которая всегда готова была замолвить за нее словечко в высоких кабинетах. Представляете, мужа хватил инфаркт прямо за рулем, она даже не успела ничего сделать.

«Нет, не может быть, — вяло подумала Ирина, — опять совпадение, зачем оно, к чему?»

— Вы имеете в виду Петровского? — уточнила она, хотя уже знала ответ.

— Ах, вы тоже в курсе? Ну да, что я удивляюсь, муж был известный психиатр по уголовникам.

— Можно и так сказать, — пробормотала Ирина.

— Что, простите?

— Ничего, ничего, — она растянула губы в любезной улыбке и поднялась, давая понять, что аудиенция окончена, — не хочу скромничать, но раз вы часто пишете на тему правонарушений, то знаете, верно, что я самая снисходительная судья в городе Ленинграде?

Евгения улыбнулась:

— Знаю даже, что вас называют мисс Оправдание.

— Первый раз слышу, — соврала Ирина, — в общем, не беспокойтесь, в этот раз, как и всегда, я приму во внимание все обстоятельства дела.

Проводив журналистку, она взглянула на часы и обнаружила, что уже время обеда, можно с чистой совестью бежать в гастроном за молочным коктейлем. А можно и не бежать, а спокойно прогуляться, насладиться хотя бы одним часиком погожего летнего дня, не размышляя о том, имеет ли значение дружба психиатра Петровского и Елены Смульской.

Скорее всего, не имеет. Ленинград — город маленький, все люди высокого полета или знакомы между собой, или родственники. Особенно в медицине, где приняты трудовые династии и семейные традиции. Бедный Петровский просто делал свою работу и пользовал не одного только Кольцова, так что ж теперь, каждого психа проверять на причастность к убийству Вики Ткачевой? Хорошие отношения Петровского и Смульской — просто очередная шумовая информация. И нечего голову ломать.

Поправив перед зеркалом слегка поплывшую от жары помаду и проверив, что кошелек в сумочке, в нем присутствует необходимая сумма, а часы отмеряют уже четвертую минуту обеденного перерыва, Ирина отправилась в магазин, но, выйдя на крыльцо, заметила Гортензию Андреевну, несущуюся к ней на крейсерской скорости. Ирина никогда раньше не видела, чтобы старушка передвигалась так быстро. Она раскраснелась, а из прически выбилась прядь, что являлось признаком сильнейшего душевного волнения.

— Ирочка, скорее идемте к вам! — воскликнула Гортензия Андреевна, хватая ее за руку.

— А я хотела в гастроном за коктейлем…

— Не время сейчас коктейли распивать! Счет идет буквально на секунды. Пойдемте. И Дубова позовите.

Заинтригованная Ирина дала учительнице ключ от кабинета, а сама постучалась к Дубову.

— Анатолий Иванович, вы как? Можете подойти ко мне?

В борьбе с похмельем Дубов тщательно выбрился, побрызгался одеколоном, но был еще слегка зеленоват, так что внешний вид его полностью раскрывал смысл метафоры «свеженький, как огурчик». Заверив Ирину в своем превосходном самочувствии, он с показной бодростью промаршировал к ней в кабинет, где Гортензия Андреевна уже устроилась на Иринином месте и смотрела на них как на записных двоечников.

— Я не зря съездила, — процедила она, — вот думаю, с чего лучше начать, с просто важной новости или сразу с сенсации?

— С сенсации.

— Начну с просто важной новости. Кроме директрисы, которая, доложу вам по секрету, стерва последнего разбора, остальные педагоги вспоминают Вику с любовью и даже благодарностью. С юных лет мечтая стать врачом, она еще в седьмом классе научилась делать уколы, накладывать повязки…

— Повязки раньше, — вздохнула Ирина, вспомнив свой порезанный палец.

— Что вы сказали?

— Нет, ничего, извините, Гортензия Андреевна.

— В сущности, девочка служила добровольной помощницей школьной медсестры, и все отмечают, что у нее была необыкновенно легкая рука. Кроме того, она умела приободрить, утешить, дети тянулись к ней в трудную минуту, но так часто бывает с великодушными людьми — о них вспоминают, только когда нужна помощь, а настоящих друзей у них мало, а иногда и вовсе нет. Когда Вика поступила в институт, у нее, естественно, появились новые интересы и заботы, но если в интернате кому-то требовалось сделать укол или поставить банки, девушка сразу откликалась. Помогала и никогда не брала деньги за свои услуги. Комсомольской работой она действительно не занималась, говорила, что жаль тратить время на эту показуху, но в целом характеристика довольно далека от того образа психопатки, который нам тут в красках рисовали директор интерната и милейшая Искра Константиновна. Впрочем, я от них и не ждала ничего другого. У директрисы профессиональная деформация, для нее любой ребенок — исчадие ада, а тетка понятно что наговорит с три короба, лишь бы оправдать свое нежелание позаботиться о сироте. Получив подтверждение своим догадкам, я, довольная, уже собиралась возвращаться к Ирочке, чтобы удержать ее от опрометчивого приговора, как вдруг будто голос свыше приказал мне навестить школьную медсестру.

— Вы с голосами свыше поаккуратнее, — посоветовал Дубов.

— Они меня никогда еще не подводили, не подвели и в этот раз. Медсестра была слишком взрослая, чтобы стать девочке настоящей подругой, и слишком молода, чтобы заменить ей мать, но отношения сложились близкие и доверительные. С ней одной Вика делилась своими девичьими секретами, в частности тем, что, посещая подготовительные курсы при мединституте, подружилась там с одной девочкой, так же страстно влюбленной в профессию врача, как и сама Вика. Когда юные сердца горят одной и той же идеей, близость между ними возникает очень быстро. Девочки вместе ездили на курсы, в выходные гуляли и страшно волновались